Память о воздушной тревоге
Полина Барскова провела творческий вечер в Высшей школе экономики
В уютном коворкинге Вышки в Кривоколенном переулке состоялся поэтический вечер поэта, преподавателя русской литературы Хэмпширского колледжа Полины Барсковой. Вечер был посвящен выходу нового сборника стихов Барсковой «Воздушная тревога» (Ozolnieki: Literature Without Borders, 2017). Встречу посетили студенты магистратуры «Литературное мастерство» во главе с Майей Кучерской, а также поэт Вера Полозкова и поэт, писатель, литературный критик Лев Оборин.
Полина Барскова уже больше двадцати лет преподает русскую литературу молодым писателям в Хэмпшир-колледже города Амхерста. Тем не менее, Полина называет себя, в первую очередь, поэтом, а уже затем – преподавателем.
— Поэт – это биологическое понимание себя, – улыбаясь, объясняет она. Я двадцать лет преподаю литературу, изучаю историю блокады Ленинграда, но при этом все равно ощущаю себя поэтом, не иначе.
По словам Полины, удаленность от родины – и пространственная, и временная – скорее, преимущество для писателя. «Писатель, который рассказывает истории о прошлом, настоящем и будущем родины, должен проживать как можно дальше от нее», – размышляет она.
Майя Кучерская и Полина Барскова. Фото: Дарья Красовская
Преподаватель
Полина коротко рассказала об опыте преподавания литературы. Руководство колледжа предоставило ей полную свободу действий: Полина сама разрабатывает курсы, а потом «тиранически их навязывает». В обязательную программу юных американских писателей (или после слов «в обязательную программу») входит изучение Тургенева, Достоевского и Гоголя. Это основы. В программе очень мало романов: основное время отводится рассказам и стихотворениям. «Мы со студентами можем брать стихотворение, затем биографию автора и искать зернышко, из которого это стихотворение выросло. Это невероятно сложно», – делится Полина.
При этом стихи самой Барсковой на парах студенты не разбирают. «Что вы, зачем? Не дай Бог мы начали бы их разбирать. Мне и так студенты иногда подмигивают, мол, догадываются о моей страшной тайне», – смеется Полина.
Барскова рассказала, что большим открытием для нее стали работы ее студентов в жанре memoir. «Только не подумайте, memoir – это не мемуары. Я тоже сначала смеялась, а потом поняла: если ты смеешься над чем-то, то, возможно, чего-то не понял.
Memoir – это попытка взять некое событие из своего прошлого и рассказать о нем историю, попытаться понять, что это было и что из этого опыта можно извлечь». В таких «мемуарах» Полина видит интересный опыт жанра non-creative fiction – как рассказать о чем-то, что произошло с самим тобой?
Гости творческого вечера Полины Барсковой. Фото: Дарья Красовская
Историк
Понятно, что в такой атмосфере творчества трудно было самой не начать писать прозу. Тем более, в качестве писателя Полина прославилась довольно рано. Однако возвращение к художественному стилю оказалось не таким простым. «Я пыталась писать о своем преподавательском опыте, но не получалось», – говорит Полина. Потом тема сама нашла ее, когда Барскова занялась изучением истории блокадного Ленинграда.
«Мне хотелось делать книгу о нашей связи с историей. Как «вчера» оказаться «сегодня»? Как передать ощущение тревоги, которое не оставляет? И что вообще означает быть используемым историей?» Об этом Полина думала постоянно, работая с блокадными дневниками, и именно эти вопросы легли в основу книги прозы «Живые картины» (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2014), которая вошла в шорт-лист премии «НОС» и получила премию Андрея Белого в 2015 году.
Полина заметила, что блокадный Ленинград был, вопреки стереотипам, довольно читающим городом. Город перечитывает: жителей раздражают «Война и мир» и «Божественная комедия» – их темы слишком отличаются от актуального, зато прямо в точку попадает Диккенс – по словам Барсковой, зимой 1941 года английский классик был самым популярным автором в осажденном городе . Перечитывая «Великие надежды», лининградцы надеялись, что и их страданиям тоже придет конец. Много читали Блока, свой язык нашла Ольга Берггольц – одни слова для «большой земли», другие – для Ленинграда. Блокада породила и большой объем поэзии, что отразилось в материале, который Полина делала для интернет-проекта «Арзамас»: по одной ссылке были собраны ключевые стихотворения самых важных поэтов блокады.
«Блокада – такая вещь: о ней нельзя говорить и нельзя не говорить одновременно», – заключила Барскова.
Воздушная тревога
Блокаде посвящен ряд стихов из нового сборника «Воздушная тревога», которые Полина прочитала перед аудиторией. После чтения она ответила на несколько вопросов о современной литературе.
По мнению Полины, русская поэзия сейчас переживает невероятный бум. «Сейчас удивительный момент, который потом, спустя много лет, еще будет осмысляться. Существует столько поэтических языков, что невольно теряешься». Также русская эссеистика не развивалась десятилетиями, но теперь, считает Барскова, постепенно становится трендом. Также все больше и больше становится языков и способов выражения, что тоже плюс. Русскую литературу сейчас много переводят на западе, считает Полина, причем особенно много стали переводить поэзию.
В ответ на вопрос, что в творчестве самое страшное, Полина ответила, что самое страшное – «менять текст на ходу и специально делать так, чтобы он рифмовался.
Напоследок Барскова ответила на вопрос, не боится ли она писать откровенные тексты, которые «обнажают» ее личность. «Знаете, мне близка идея готики: то, что ты попытаешься прятать, будет так или иначе разоблачено. Оттуда придет болезнь, обида. Придет нечто. Это ведь очень диккенсовская идея: герой живет с некой тайной, а потом оказывается чьим-то незаконнорожденным сыном».
