Мария Степанова провела творческий вечер в Высшей школе экономики

Встреча была посвящена обсуждению книги «Памяти памяти» (Новое издательство, 2017). Делимся тезисами и видео.

 

Мария Степанова, поэт, прозаик, эссеист, рассказала о своей новой книге в рамках «Литературных сред» магистерской программы «Литературное мастерство». Романс «Памяти памяти» вышел в конце прошлого года и сразу стал одним из самых обсуждаемых культурных событий 2017-го. Мария Степанова также прочла фрагменты из книги и ответила на вопросы гостей.

Мария Степанова:

• Я всегда знала о себе одну-единственную вещь: у меня были прекрасные предки и родственники, о которых я должна была в какой-либо момент написать. В них есть то, что заслуживает рассказа. Это знание – словно ощущение близкого, надёжного тепла, источник которого находится рядом с тобой, а ты – записывающее устройство.
• Что стоит за отказом от открытой речи? Любой травматический опыт очень быстро становится частным; его легче доверить письму, чем устной речи. Рассказывать о произошедшем своим близким – мучительный опыт (не всем он удавался и не всем хотелось). Возникает конфликт между необходимостью рассказа и пониманием, что нельзя рассказать. Но этот опыт – не просто не случайный, он бесценный, имеет смысл им поделиться.
• Постпамять возникает после катастроф. Но даже те, кто не был задействован в великих катастрофах XX века (про таких говорят «Эпоха взяла на зуб, но почему-то не стала есть») – даже они воздерживаются от прямого говорения. Память поколений становится похожа на карту, состояющую из белых пятен.
• Память и забвение сами выбирают себе пищу.
• Мне отчаянно интересно разговаривать с каждым человеком. Мне кажется, что нет ничего интереснее, чем расспрашивать, кто твои мама и папа, откуда они приехали и так далее.
• «Люди со смещённым центром» – те, у кого представления о ценностях так или иначе обращены в прошлое (например, они помнят, сколько тогда-то стоил такой-то особый рогалик в булочной, но не помнят номера телефона в своей квартире).
• У каждого современного государства – своя большая центрирующая травма, но в России это целая травматическая анфилада. Словно человек входит в дом – и на него падает потолок; он проходит в следующую комнату – потолок снова падает. Потолок падает на протяжении десятилетий, с травмой никто не работает, мы начинаем верить, что травматичное сознание – норма.
• От нас подвигов просят, как зачётку на экзамене – это следствие смешения границ жизни частной и общественной. Нет ни одной точки «истории государств российских», которые не действовали бы как удар молоточка невролога. Молоточек работает – коленка прыгает. 
• У нас чаще «воскрешают» тех, кто может пригодиться последующим поколениям в качестве объекта для подрожания. Это «иерархия заметного».

Наталья Калинникова