Лев Данилкин: Инструкцию к утюгу можно продать как роман
Писатель и литературный критик Лев Данилкин рассказал «Многобукв», как совмещать роли писателя и критика, и объяснил, откуда в книге про Ленина возникло слово «чекиниться».
Вы неоднократно говорили, что профессии литературного критика и писателя несовместимы. Как вам удалось их совместить?
Это преувеличение. Тексты, которые я писал в «Афишу» или куда там еще, даже самые маленькие, выстраивались как не только аннотации к чужим книгам, но и самостоятельные тексты, своего рода стихотворения в прозе. Естественно, я сейчас не говорю, что это были хорошие стихотворения, только про свое к ним отношение.
Можно ли считать себя писателем, если пишешь рецензии?
Можно. Нет никакой формальной грани, которая отделяет один тип текста от другого. Инструкцию к утюгу можно продать как роман.
Правильным ли будет сказать, что работа критика вам несколько наскучила?
Да — несколько, довольно, самую малость — ровно настолько, чтобы я счел эти годы потерянным временем. Разве что – благодаря всему этому чтению нон-стоп я нашел себе персонажа для первой книжки: Проханова, в тот момент, когда осознал, что его личность не сводится к одному роману, про который мне нужно было написать. Любой сюжет, любую историю, любую идею можно описать через историю человека. В конце концов, жанр биографии чрезвычайно широк: от классической серии ЖЗЛ до «Лавра» Водолазкина.
Изменилось ли ваше восприятие чужих книг в связи со сменой деятельности?
Нет такого, что вы как писатель или как критик находитесь на разных сторонах доски, и играете либо за черных, либо за белых. Это одна и та же история — про слова. И ты сам решаешь, какие слова правильные, а какие неправильные. И человека, который чувствует, что нашел верное слово, никто не собьет — хотя он, возможно, будет понимать, что его слова режут кому-то ухо.
Условно, кто угодно может говорить мне, что «Господин гексоген» — отвратительная книга, рецензировать которую — дурной тон. Но я просто знаю, что это книга хорошая, и все, точка; вопрос теперь только в том, смогу ли я объяснить это еще кому-то. Ну, я попробую.
Может быть, вам стало жаль кого-то из ранее разгромленных авторов или, напротив, вы хотели бы написать еще пару критических статей, но уже по-другому?
Я написал некоторое количество текстов, перечитывая которые я чувствую себя конченым идиотом. Единственное, чего я не писал и не подписывал — это документ, в котором сказано, что завтра я не стану умнее, чем сегодня или вчера.
Насколько важна хорошая рецензия?
Важна, наверно, я, правда, особо уши не развешиваю обычно. Ну и потом — хорошую быстро забываешь, а от плохой настроение портится на месяцы, если не на годы.
О Ленине
Часто ли вы сталкивались с проблемой того, что читатели путают рассказчика в «Ленине» и вас? Не приходилось ли вам отвечать на критику, которая должна была быть направлена не в вашу сторону, а в сторону рассказчика?
Я не думаю, что это проблема. Все рассказчики — не вполне надежные, ну и люди ведь тоже не дураки — они чувствуют, что что-то не так, и начинают предъявлять претензии: а кто говорит, а почему, а почему мы должны ему верить? Но раз уж ты публикуешь книжку, ты должен быть готов к этому, это тоже — правила игры. Как говорил какой-то американский президент — иф ю кант стэнд зи хит, гет аут от зи китчен.
Зачем вы снабдили рассказчика современной лексикой?
«Чекиниться» злополучное — и все такое? «Чекиниться» я услышал от сына своего одноклассника, и оно пригодилось мне как синоним, для ритма. Вообще, слово не мое, я так не говорю, но я люблю коллекционировать слова — и мой рассказчик может его употребить, чтобы читателю ясно было, что его книга написана сейчас, в 2017, что это ревизия истории Ленина из 2017 года. Но это все очень дозированные инъекции.
Кого вы читали, кроме Ленина? Были ли вам интересны, например, личные дневники современников? Захоти я написать книгу про Ленина — что бы мне стоило сделать?
Кажется, что всегда проще судить о человеке по его текстам. Поэтому есть ощущение, что если есть 55 томов Ленина, то их нужно прочитать. Но это достаточно скучный и непродуктивный способ.
Когда я читал собрание сочинений первый раз, у меня несколько сливались тома, а с прочтением второй, третий, пятый раз одного и того же куска текста вместе с другим источником — скажем, коротенькой заметки из «Правды» о повышении цен на мясо — становилось яснее. Были понятны обстоятельства создания текста, подоплека — зачем его потребовалось писать. В общем, человек, который захочет сочинить биографию Ленина, не может рассчитывать на то, что он просто прочтет собрание сочинений Ленина и — готова книжка. Ленин — разный, и «поймать его на слове» сложно. Нужны другие свидетели — которые, опять же, ненадежные. Но даже если они врут — тем лучше: в какой-то момент начинаешь ценить не правду, а то, насколько хорошо выдумано.
Каково это — прочесть 55 томов одного автора? Не было ощущения, что вы начинаете мыслить не своими словами, но идеалами и категориями прошлого века?
Не думаю, что все эти спортивные рекорды — 5, 55, 155 — кого-то интересуют. Просто есть такие авторы, тексты которых я осознанно или неосознанно пытаюсь копировать. Так произошло после того, как я перевел книжку Барнса — теперь, вот уже много лет, это тот канон, который я уже не воспринимаю как чужой. С Лениным, впрочем, нет, совсем не так, ленинским стилем трудно инфицировать себя.
Когда вы читали Ленина, рассматривали ли вы его книги как критик?
Да, но это неудачная попытка. Ленин не ловится через слова, поэтому бессмысленно бегать за ним с огромным красным карандашом. Мысль существеннее, чем слова, в его случае. Слова — просто рабочий материал: иногда он выбирает первые попавшиеся, иногда более тщательно; но он не фетишист слов.
Вы довольны книгой?
Нет. Слишком много слов.
Если бы у вас попросили написать критическую статью о «Ленине», но чтобы никто не знал, что пишете именно вы, что бы вы написали?
Да нет, не согласился бы: ну что за глупость, самому про себя писать — да еще делая вид, что я это не я. В этой книжке и так достаточно кви про кво с рассказчиком — и нечего преумножать сущности без необходимости.
