Александра Баженова-Сорокина: Чужие произведения не должны быть священными коровами
Преподаватель курса «Нарратология» в магистратуре «Литературное мастерство» рассказала о том, почему писателю важно быть хорошим читателем, о необходимости работать с приоритетами ради творчества и о том, как в литературе правильно воровать.
Курс по нарратологии, который вы ведете в магистратуре «Литературное мастерство», довольно уникальный даже для Школы филологии ВШЭ. Расскажите поподробнее, как он устроен.
Да, мы сделали этот курс с Майей Александровной Кучерской специально для магистрантов ЛМ. Нарраталогия — относительно новая итерация теории литературы, которая разбирается со структурой и составляющими художественного повествования. Дисциплина не связана напрямую с историей литературы или культурологией, а интересуется текстом самим по себе, без привязки к тому, кем, когда и почему он создавался, в связи с какими особенностями эпохи или конкретной культуры.
Когда мы продумывали курс, мы ориентировались на то, что в магистратуре будут учиться далеко не только филологи. Поэтому нужно было сделать программу, которая относительно доступно рассказывала бы о том, как смотреть на известные произведения с непривычной стороны — изнутри. И, так как магистратура ЛМ нацелена на то, чтобы помочь людям научиться писать тексты, мы стремились к тому, чтобы курс не превращался в «анализ ради анализа», а чтобы в нем была именно практическая ценность.
А что в этом контексте значит «практическая ценность»?
Это значит, что курс «Нарраталогия» учит находить интересные авторские приемы, структурные особенности текста и в дальнейшем успешно использовать их в своей работе. На литературное произведение можно смотреть примерно как на математическую формулу и пробовать разложить его на составляющие — разнообразные конструкты, приемы. Можно провести аналогию и с архитектурой. Если тему и сюжет художественного текста можно сравнить с формой и назначением здания, то нарратологические аспекты — это отдельные составляющие строения: план этажа, фундамент, инженерные особенности. И нарратология знакомит именно с ними, чтобы студенты могли работать с текстом по-новому.
Расскажите, из чего состоял ваш курс?
Чтобы он подходил не только филологам, было важно немного переиначить обычные нарратологические программы, хотя их в принципе не очень много. В итоге мы создали относительно короткую программу продолжительностью в 14 занятий. Для меня было важно, чтобы студенты на этих парах не засыпали и чтобы занятия не состояли исключительно из моих монологов. Если говорю только я, то, например, непонятно, что из обсуждаемого студентам интересно, что усваивается, а что нет. Иногда формат классической лекции необходим, но, по-моему, не в этом случае. В общем, мы решили сделать лекции, которые подразумевают вопросы от слушателей по ходу объяснения темы, а часть каждого занятия составлял семинар. На них мы обсуждали тексты, которые магистранты заранее читали.
Какие, например?
Например, «Настю» Владимира Сорокина. И я была очень умилена, что многие студенты как-то прямо обрадовались этому тексту, и много и с удовольствием о нем говорили, когда мы обсуждали такое понятие как интертекстуальность. Еще мы брали отрывки из «Других берегов» Набокова, когда говорили о повествовательных инстанциях — отношениях между автором, повествователем, героем и читателем. Мы работали и с нестандартными литературными произведениями, например, разбирали комикс «Из ада» Алана Мура. То есть, по каждой теме у нас был текст, который ее раскрывал и иллюстрировал. И занятия строились так, что какую-то часть теории я рассказывала, а какую-то мы вместе прорабатывали, разбирая конкретное произведение.
А какая была форма отчетности по курсу?
Учитывалась активность на парах, и в конце каждого модуля все писали эссе. Формула его написания была следующая: студент выбирал текст, который мы прошли, и рассматривал его через один из разобранных в ходе курса нарратологических аспектов. Любой, который, по мнению магистранта, применяется в данном произведении. Кроме анализа выбранного аспекта, нужно было объяснить, чем именно он интересен студенту.
Какие аспекты особенно часто выбирали для анализа в эссе?
Довольно много писали о хронотопе — пространстве и времени истории, о повествовательных инстанциях, юморе.
Какие части курса, на ваш взгляд, вызвали наибольший отклик и интерес у студентов? Это как-то чувствовалось во время занятий?
Да, безусловно. Например, магистрантов особенно заинтересовали отношения между нарратором и автором — часто они очень сложные и поэтому интересные. Самое типичное при разборе позиций повествователя и автора то, что мы не всегда с первого раза считываем иронию автора, а также его дистанцированность от персонажа. Писателю очень важно разбираться в таких вещах, чтобы понимать, что рассказывать историю совсем не обязательно от себя, можно придумывать сколько угодно масок. Многочисленные слои повествования помогают делать историю шире и глубже, придавать ей дополнительные смыслы, смотреть на события с разных сторон.
Как вы думаете, что в профессиональном смысле подобный курс дает будущим писателям?
Хороший писатель должен быть хорошим читателем. Второе подразумевает знание не только того, что написано, но и того, как написано. Писателю эти навыки нужны для того, чтобы научиться хорошо воровать из уже существующих произведений. Я говорю не о плагиате, а о том, чтобы применять чужие техники в своих текстах. Количество сюжетов ограничено, поэтому нужно уметь интерпретировать и уже использованные кем-то темы. Продолжая сравнение с архитектурной — нужно уметь видеть текст не только как историю, но и как некий, скажем так, проект, в котором много составляющих. Тогда писатель может строить аналогичное по форме сооружение, но дать ему совершенно новое внутреннее устройство, добавить новые элементы или переосмыслить старый план. Нарратология помогает понять, как работать с другими текстами и учиться на них, чтобы уже написанные и опубликованные произведения, особенно классические, не казались священными коровами, а их элементы были для писателя, как палитра для художника.
То есть, наличие у литератора инструментария должно делать письмо более осознанным, правильно?
Да, именно так. Наш курс по нарратологии – про то, как можно играть с текстом, как продумывать и придумывать части своих текстов, что и как из уже написанного можно интерпретировать и изменять.
Какое у вас впечатление от первого набора студентов программы ЛМ?
Меня с самого начала очень впечатлил уровень вовлеченности магистрантов. Они были готовы очень активно рассказывать свои мысли и чувства по поводу текстов, добросовестно читали заданные произведения и неформально относились к предмету вне зависимости от того, легко или сложно он им дается. Очень здорово было встретить в группе не только девушек, но и много молодых людей — это очень непривычно для филфаков и дает разность взглядов и способов высказывания своего мнения. Огромный плюс был в том, что у магистрантов совершенно разный бэкграунд — и в плане образования, и в плане опыта работы, и в плане личного опыта. Это суперважно для людей, которые собираются заниматься творчеством: когда у всех есть какой-то одинаковый набор знаний, и в основном теоретических, — это становится серьезным препятствием для создания чего-то нового в искусствеом. Ну и мне понравилась смелость студентов — они не смотрят на чужое творчество, как на нечто, стоящее не пьедестале, до которого тебе никогда не дотянуться.
С чем вы связываете такую вовлеченность?
Я думаю, что отчасти дело в самом появлении такой программы — это то, чего многие долго ждали. Подобные программы уже много лет существуют на Западе, и этот феномен даже стал элементом попкультуры (вспомнить хотя бы курс ЛМ, который проходит Ханна Хорват в сериале «Girls»). И когда у людей появилось собственное пространство, время, единомышленники и преподаватели, готовые поделиться теоретическим и практическим опытом, — это нашло сильный внутренний отклик у заинтересованных людей. Вторая причина в том, что многим действительно хочется писать. Есть желание передать свой внутренний опыт через творчество, и это здорово.
А насколько, по-вашему, вообще целесообразно обучать писательству? Скажем, в формате магистратуры.
Когда-то я считала, что ничто не научит человека писать хорошо, кроме чтения книг. И подобные предрассудки распространены довольно широко: «Кто кого может научить писать? Что, Чехова учили писать?». Но на самом деле, установки «садись и пиши» недостаточно для успешного творчества, есть много других важных составляющих. И за последние годы я поменяла свое мнение буквально полностью. Учиться писать можно. Филология, которая сейчас является теоретической наукой, начиналась с создания пособий по тому, как хорошо писать и как хорошо говорить. И тогда, кстати, никто не задумывался, зачем требуется этот навык.
Сегодня такая программа особенно актуальна. В современном обществе все меньше возможностей писать что-то свое, как-то экспериментировать с языком, потому что это не входит ни в какие курсы, все решается тестами, устными экзаменами, блицами и т.п. От нас требуются рецептивные навыки — уметь хорошо слушать, видеть, читать. А умение хорошо писать стоит где-то в самом конце рейтинга умений. И это хорошо видно по студентам-филологам, которым с каждым годом писать все сложнее и сложнее. Если их кто-то и учит писать, то учат, как делать это правильно. Прелесть ЛМ в том, что здесь можно получить навыки, которые помогут писать так, как хочется. В магистратуре помогают разобраться в том, что вам интересно как будущему писателю, а не создают идеальную рамку, в которую нужно вписаться.
Есть и еще один момент, который подчеркивает важность такой программы. До недавнего времени возможностей провести вечер было не так уж много. Соответственно, у большего количества людей было время, чтобы начать писать. Сейчас же количество вариантов проведения досуга все больше — всевозможные лекции, многочисленные сериалы, кино, театральные постановки, медиа с увлекательным контентом, круглосуточная активность в соцсетях и прочее. Все это требует времени, а в сутках все так же 24 часа. Времени побыть наедине с собой и что-то написать, нарисовать, сочинить музыку — его нет. Есть огромное количество будущих писателей, которые еще в пути ровно потому, что время на писательскую работу у них постоянно занято чем-то другим. При этом, когда есть внешняя необходимость — кто-то, систематически требующий от вас определенное количество текстов — значительно проще объяснить другим людям, что я сегодня никуда не пойду, потому что у меня дедлайн в магистратуре. И в этом большая организационная ценность программы — она помогает заниматься тем, чем человеку хочется, но от чего его постоянно что-то отвлекает. А здесь что-то извне меняет его приоритеты так, чтобы он должен был заниматься тем, что, возможно, станет делом его жизни.
