"В музее Блока украсть нечего"

Студенты "Литмастерства" побывали в Шахматово -- родовой усадьбе Александра Блока, где поэт проводил каждое лето. После экскурсии участникам предложили написать этюды по мотивам творчества Блока. "Многобукв" собрал небольшую подборку

Фото: Татьяна Филиппова

Солнечным сентябрьским днем студенты первого и второго курсов программы «Литературное мастерство» поехали в Шахматово, усадьбу Блока, где он проводил каждое лето, начиная с младенческих лет и вплоть до 1916 года. Затем грянула революция, а в 1921 году усадьбу сожгли крестьяне. Восстановление заняло долгое время, многие вещи удалось сохранить и вернуть в Шахматово. Главный дом открылся для посетителей лишь в 2001 году.

По дороге в музей студенты делились самыми интересными фактами из жизни Блока – в результате получился коллективный портрет поэта. После экскурсии в одном из флигелей усадьбы (в «леднике») состоялся творческий семинар. Готовясь к поездке, каждый должен был выбрать стихотворение Блока, чтобы прочитать его во время семинара. После чтения стихотворений Майя Александровна Кучерская и Дмитрий Владимирович Харитонов дали задание: выберите одну строчку из того стихотворения, что вы прочитали вслух, и напишите свободную вариацию на звучащую в строчке тему.

Все написали по этюду, вот некоторые из них.

---

Владимир Еремин

Пляски смерти

— Хорошо, но только быть тебе бесплотным духом. — сказал Архангел. — У тебя есть 5 минут. И ни секунды больше!

— А больше и не нужно, — ответил Блок и пролетел сквозь вечную тьму обратно на Землю. — Ах, как я скучал! Милое Шахматово, где я провел лучшие годы жизни.

Поэту открылись знакомые виды с живописным лесом и парком, да только возле усадьбы стоял невиданный большой камень с пометкой «Блоковский валун». Неподалеку стояла причудливая табличка с надписью «Осенины», возле которой на раскладных стульях сидели двое мужчин, одетые в костюмы скоморохов. Они громко смеялись и извлекали демонические звуки из странной музыкальной шкатулки прямоугольной формы.

— А это что за балаган? — недоумевал про себя Блок и приблизился к усадьбе. — А вот сирень, как и встарь, тянется к старому дому! Да только дом совсем не тот, вроде и похож на мой, но в то же время выглядит совсем иначе. Посмотрим, что внутри…что это за убранство? Не пойму, кто здесь теперь живет, тут ходят незнакомцы как на проходном дворе. Все вещи перепутаны и стоят не на своих местах. Между комнатами странные натянуты веревки, а некоторые и вовсе стеклом огорожены. Куда ни загляни, повсюду женщины сидят и злобно на поглядывают на посетителей, словно гарпии.

В усадьбу зашла ватага молодых людей под предводительством статного и седовласого мужчины, громко рассказывавшего об истории семейства Бекетовых. Зайдя в комнату Блока, он с ученом видом рассуждал о сложных отношениях поэта с женой.

«Да что он знает о наших отношениях!», — с возмущением подумал Блок и помчался прочь из усадьбы, заглядывая в кухню и во флигель. Везде он видел одно и то же — жалкую копию на родные интерьеры. Совсем отчаявшись, он решил напоследок заглянуть в ледник, где с удивлением обнаружил сосредоточенных ребят, сидевших за столом и читавших по очереди стихи.

— Что я вижу! — с восторгом воскликнул Блок. — Собрание чтецов. Интересно, что они декламируют…да это же мои стихи!

Поэт с упоением слушал отрывки своих произведений, пока истекала последняя минута его времени.

Ах, как хотел бы я живым

Принять хоть раз таких гостей,

Читать стихи, быть снова молодым,

Как тяжело мертвецу среди людей!



Фото: Татьяна Филиппова

 

Аделина Шайдуллина

«...Нечего украсть»

Каждый раз, когда оказываешься в музее, думаешь: можно ли отсюда незаметно что-то украсть.

В музее Блока украсть нечего.

Но Михаил Владимирович не знал об этом, двадцать лет назад переезжая сюда жить. Он планировал устроиться экскурсоводом, втереться в доверие к бабушкам-смотрительницам, через пару месяцев вынести несколько реликвий и продать их. А на вырученные деньги оборудовать маленькую музыкальную студию.

Но в музее Блока украсть было нечего.

И Михаил Владимирович остался на совсем.

Но каждый раз, когда он вёл написанную за много лет до него экскурсию, параллельно, у себя в голове, он отыгрывал целые концерты. Михаил Владимирович выступал в дорогом чёрном костюме на вручении Госпремии в Кремле, описывая занудные научные работы Любови Менделеевой; он разбивал гитары о колонки в Олимпийском, показывая на любимую чернильницу прадеда Блока.

И так продолжалось двадцать лет, а сегодня играть он вдруг перестал. 

Татьяна Смирнова

 "Чтоб от неба и земли

Светы встретиться могли"

Если оказаться ночью на берегу океана, если остановиться у самой воды, если немного помолчать, и еще какое-нибудь "если", то можно увидеть, как с луны кто-то озорной и маленький льет серебряное молоко, вырисовывая на темной воде неровную зыбкую дорожку — до самого маяка, отвечающего дорожке ровным красным светом. Тем, которым встречает подходящие корабли. Говорят, это развлекается маленький эльф — тот самый, с заставки фильма. А когда большие и взрослые эльфы спрашивают его: "Чего балуешь, шалопай?" — он отвечает:

"Чтоб от неба и земли

Светы встретиться могли"


Фото: Татьяна Филиппова

 

Наталья Очкова

«Завывает унылый смычок»

На сцену выходит заведующая кафедрой струнных Московской консерватории. Жмет руку дирижеру, кивает первой скрипке. Ее движения театральны; в свободном платье пожилая женщина похожа на большую черную летучую мышь.

Она будет играть «Рондо-капричиоззо» Сен-Санса, виртуозную, но заезженную, измусоленную, испробованную каждым уважающим себя скрипачом вещицу. Кажется, любой в зале знает все ноты наперед, слушатели приготовились снова погрузиться в знакомый вихрь звуков.

Дама расправляет плечи, широким движением кладет скрипку на костистое плечо, морщится, поправляет немного мостик. Пробует смычком струны, притрагивается длинными пальцами к колкам, но не поворачивает их – ее приготовления похожи скорее на ритуал. Мне с первого ряда видно маленькое облачко канифольной пыли, поднявшееся от смычка. Короткий кивок дирижеру.

И вот под тихое, скупое стаккато оркестра, призванное выгодно оттенить мастерство солиста, она начинает играть. Ее пальцы лихо мечутся по грифу, смычок летает над струнами. Одна только деталь портит идеальный образ – звуки, извлекаемые ей из ни в чем не повинного инструмента. Словно на сцену поставили кривое зеркало, смешно и нелепо отразившее ноты, призму, пропустившую через себя музыку и превратившую ее в какофонию. Долгих пять минут скрипка в ее руках икает, свистит, рычит, срывается на фальцет…

Наконец, последний аккорд позади. Дама сдержанно кланяется оглушенной публике, кивает дирижеру, затем первой скрипке и степенно уплывает со сцены. Как говорится, занавес.

 

Надежда Толстоухова

«Красный розан в волосах»

Особенной скромностью я не отличалась, видимо, никогда. Как-то на уроке литературы в девятом классе учительница задала нам прочесть наизусть стихотворение кого-то из поэтов Серебряного века. Я выбрала, естественно, Цветаеву. Да еще и нарядилась цыганкой, для антуражу.

Был уже май, в классе было пыльно и душно, между оконными рамами безнадежно билась и жужжала только что проснувшаяся муха. Я медленно шла с последней парты в своей длинной красно-клетчатой юбке по проходу, с кое-как пришпиленным обломком дешевой уральской розы в волосах. Я в мыслях повторяла стихотворение: «Да здравствует красный бант в моих волосах веселых, да здравствуют дети в школах, что вырастут – пуще нас!»

Реальных, сидящих вокруг «детей в школах» я не замечала. А зря. Я бы заметила, что две моих подружки, сидящие за первыми парами соседних рядов, перемигивались. Я поравнялась с ними, и красно-клетчатая юбка взлетела к моим глазам. Красный розан в моих волосах тогда никто так и не рассмотрел.