• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

«Обнажить собственную уязвимость, человечность». Рецензия на первый номер журнала «Незнание»

Александра Баженова-Сорокина – о первом выпуске издания, созданного выпускницами «Литературного мастерства»

«Обнажить собственную уязвимость, человечность». Рецензия на первый номер журнала «Незнание»

Фото: НЕЗНАНИЕ

В начале ноября появился первый номер «тонкого» литературного журнала «Незнание». Его соредакторками стали выпускницы программы «Литературное мастерство» Саня Гусева и Арина Бойко, а также писательница Лиза Каменская. В первый выпуск вошли тексты как уже известных авторов – Льва Оборина, Оксаны Васякиной и Евгении Некрасовой – так и авторов еще не известных, в том числе выпускников «Литмастерства» Тимура Валитова, Ольги Григорьевой, Натальи Калинниковой. Мы попросили филолога и старшего преподавателя НИУ ВШЭ Александру Баженову-Сорокину прочесть первый номер журнала и рассказать о том, удалась ли шалость.


Создание и выход первого номера тонкого журнала «Незнание» стали одним из событий года для литературного процесса, и даже если это не так остро ощущается сегодня, то точно станет в обозримом будущем. Молодые писательницы Арина Кориандр (Бойко), Саня Гусева и Лиза Каменская, за плечами у которых творческие мастерские Write like a grrrl и магистратура «Литературное мастерство», придумали и осуществили тихую революцию в литературной периодике, придумав журнал, который не будет показывать образцы того, «как надо писать», чего можно было бы ожидать от выпускниц творческих программ, и в котором соседствуют мэтры (Лев Оборин), новые звёзды (Оксана Васякина и Евгения Некрасова) и авторы и авторки, о которых мы еще ничего знаем. Это соседство не выглядит натянутым или странным, так как концепция журнала состоит в отказе от иерархии, собственно со знанием и при-знанием связанной. Первый номер журнала, посвящённый теме громкости, показал, что концептуальность номера, хороший отбор и расположение текстов в сочетании с минималистичным, но тонко продуманном визуальным оформлением — это, собственно, ключ к моему уху и сердцу.

 

В первую очередь, видно, что шалость действительно удалась, и хотя поэзия и проза в книге неоднородная, ключевые тексты (а для разных читателей они будут разными) выделяются не за счёт фамилии или количества регалий автора. Так среди бурной, яркой и местами по-настоящему громкой поэзии разных авторов не встают по центру и не перекрикивают другие тексты, но тихой нотой выплывают отрефлексированные и собранные стихи Оборина. Поэтическая часть — это вообще отдельная удача номера, даром что громкость поэтически передаётся как будто легче, чем в прозе. «Музей москвовского мусора» Евгении Некрасовой — это один из лучших текстов, что я читала в этом году: он как будто считан напрямую из моего сознания человека, осознающего и угнетенного собственной ролью угнетателя окраин. Каждый раз, когда я разделяю мусор для Собиратора и думаю о том, сколько птиц может подавиться моим пластиком и сколько людей будут задыхаться либо когда он горит, либо когда они работают на несовершенной, устаревшей технике переработки, я думаю практически строками из неоконченной поэмы. И дело не только в мусоре: Некрасова, с одной стороны, затрагивает всю систему, в которой быть привилегированным совсем не так приятно, как кажется, но не совсем понятно, как им быть перестать, не став угнетаемым. С другой, вместо чёрной дыры в сердце и голове, которую обычно оставляют произведения на подобные темы, есть ощущение, что «мусорная поэма» как будто не так пессимистична и беспросветна — она сама перерабатывает ментальный мусор, показывает, как у токсичных отходов, чувств и мыслей проходит срок действия:

Через 34 дня действие перовского отхода заканчивается.

 Он был переработан в:

3 удара ракеткой по другому ребёнку,

21 матерное слово,

7 грубых фраз,

и две попытки заплакать.

Ну и, конечно, тот факт, что «Коломенские отходы-эмоции // Не действуют так на местных» как-то душевно успокаивает и заставляет даже отчасти завидовать жителям города-переработчика московских мучений из поэмы. А вдруг и правда так? То есть вместо нагнетания ужаса у Некрасовой появляются структурированные истории, а вместо безысходности — ощущение, что и не такое мы все пережили, что жизнь все равно продолжается.

Тягаться с таким соседом невероятно трудно, но поэтические тексты действительно прекрасно уживаются друг с другом в номере, в частности, возможно, потому, что они совершенно разные и по стилю, и по тематике, и по той самой громкости, но наличие самой этой шкалы обеспечивает легитимность и понятность их соседства. Более того, появляются и дополнительные связующие: так почти во всех моих любимых текстах появляются образы насекомых — от сверчков из «Каменной женщины» Васякиной, через муравья, бегущего по колену у Тани Стефаненко и ручейников в поэме о взрослении, становлении и отце Серафимы Орловой, к образу стрекозы/цикады в одноименной истории с непростительно грустным концом Маргариты Трофимовой.

Когда в последнем тексте номера — рецензии Ольги Григорьевой на «Кинг-конг теорию» Виржини Депант — возникла «Жизнь насекомых» Пелевина, я поняла, что это, очевидно, знак. Чего именно, не знаю. Но это логично для данного журнала.

Прозаическая часть — не менее разнообразная, чем поэтическая, и даже местами не менее поэтическая: прозаическими отрывки Тимура Валитова или Ивана Трофименко назвать язык не поворачивается — у авторов совсем разный стиль и совсем разные герои, но кажется, что гораздо важнее смысловой части текста собственно осязательные, звуковые, и только потом визуальные составляющие. Хотя «Девочек» Трофименко местами физически неприятно читать, и не совсем понятно, зачем, сам факт вызываемых у читателя сильных эмоций невозможно не оценить. В случае с «Мне подходит» Дарьи Кушнир как раз не происходит физиологического отторжения происходящего, но порой появляется легкое недоумение или досада: все же тяжелее всего читать о героях, к которым не испытываешь никаких эмоций — ни эмпатии, ни острой ненависти. Зато всего на несколько тонов более неприятной, чем повествовательница «Мне подходит» оказывается героиня «Санты-Дыни» Марии Гавриловой, и тут уровень неприязни к персонажу уже скорее работает на восприятие текста, потому что

когда гиперреалистическая идиллия поедания вкусной дыньки по-сорокински распадается и выплывает преследующий героиню прах, невольно ждёшь, как же он эту не то чтобы ужасную героиню накажет.

Огромный плюс и огромная смелость редакторок журнала в том, что собравший разнородные по настроению и духу тексты первый выпуск оказывается действительно цельным. Он читается как самостоятельный сборник, объединяющий критику, прозу и поэзию. Хотя в нем много фрагментов более крупных форм, они смотрятся вполне законченными высказываниями в рамках номера. Каждый текст, от «настоящего страшного суда» Рамиля Ниязова и  «Оды работе» Ильи Зыченко до «Болотных ягод» Татьяны Млынчик и лирической рецензии Димы Веснина «Призраки на Павелецкой» как будто находится на своей части нотного стана: у каждого своя оркестровка, свой ритм, и для каждого найдётся свой читатель. Незнание объединяет и одновременно даёт право на инаковость и автору, и читателю, ведь каждый из нас не знает что-то своё, и

признание незнания как момента собственного несовершенства, незавершенности (как будто полнота знания возможна и нужна) — это одновременно обнажение собственной уязвимости, человечности,

и отказ от попыток залатать все дыры и казаться кем-то вместо того, чтобы быть собой.

Единственный же способ как-то незнающего себя обнажить — это уход от защитной, автоматизированной иронии. Речь не об отсутствии чувства юмора или самокритики — и с тем, и с другим у авторов и редакторок журнала все в порядке, — а именно в отсутствии компульсивного обесценивания реальности, себя в ней и своего слова. И этим свойством, по моим ощущениям, обладают все тексты номера, что в нашей реальности оказывается настоящим глотком свежего воздуха.

 

Александра Баженова-Сорокина