«Cвязь со Вселенной образовалась через сырые кирпичи»
Как писатели попадали в изоляцию и что из этого получалось
Пандемия коронавируса вынудила власти по всему миру вводить карантинные меры разной степени строгости. И если для экономики это означает удар по целым производственным секторам, для работников творческих индустрий изоляция означает скорее долгожданный покой, которого так не хватало, чтобы дописать картину или завершить рукопись. Британские литературные агенты и российские издатели уже фиксируют резкое увеличение потока текстов, которые писатели присылают на рассмотрение.
«Многобукв» изучил, как писатели на протяжении эпох работали в самоизоляции, и выяснил: многим из них удавалось писать даже в одиночной камере.
Жизнь внутри скафандра
Стрела самой тонкой остроты может притупиться и утратить свой смысл, когда требуется несколько минут, чтобы направить ее.
(Ж.Д.Боби. Скафандр и бабочка)
В 1995 году французский журналист и писатель Жан-Доминик Боби перенес инсульт. Все его тело, кроме левого глаза, оказалось парализовано. Врачи придумали оригинальный способ общения с пациентом: они читали французский алфавит в специальном порядке, а Боби мигал на нужной букве. «Да» – моргает один раз, «нет» – два раза. В этих же условиях Боби приступил к написанию своей книги «Скафандр и бабочка», которая была опубликована спустя два года после того, как автора разбил паралич. Работа над произведением длилась два месяца, каждый день по три часа с Боби работала ассистентка, которая записывала все, что Боби «моргал» ей. Для того, чтобы закончить эту книгу, Боби понадобилось примерно двести тысяч морганий.
«Скафандр и бабочка» – по сути автобиографический роман о том, каково живется человеку, запертому в собственном теле. Несмотря на то, что Боби не мог даже пошевелиться, его сознание, его душа продолжали жить и бороться за эту жизнь. Книга Боби имела оглушительный успех во всем мире, долгое время лидировала рейтингах бестселлеров.
Но автору было не суждено застать успех книги: он скончался через два дня после того, как «Скафандр и бабочка» покинула типографию.
Кстати: в 1925 году издатель и главный редактор журнала фантастических историй Amazing Stories Хьюго Гернсбек предложил писателям использовать для вдумчивой работы устройство под названием «Изолятор». Изобретение представляло собой покрытый войлоком пробковый шлем, который должен был изолировать писателя от внешних шумов и при этом снабжать его кислородом, чтобы литератор во время такого погружения не задохнулся. По словам Гернсбека, прототип блокировал до 95 % звуков. Однако по неизвестным причинам изобретение так и не было запущено в производство.
Оскару Уайльду – позеру и содомиту
Человек совершает в жизни роковые ошибки не потому, что ведет себя безрассудно: минуты, когда человек безрассуден, могут быть лучшими в его жизни. Ошибки возникают именно от излишней рассудочности.
(О. Уайльд. De profundis)
Уайльд был осужден на два года каторжных работ в 1895 году по обвинению в «принуждении к содомии». Поводом для судебного разбирательства послужило заявление влиятельного лорда, маркиза Куинсберри, который приходился отцом Альфреду Дугласу – «злому гению Бози», как называл его любовник Уайльд. Дуглас был спутником писателя на протяжении нескольких лет, и Куинсберри оставались этим недовольны. В ход пошли дорогие адвокаты и изъятая у любовников переписка, а сам подсудимый, отвечая на выпады обвинения остроумными колкостями, с юридической точки зрения свое положение только усугубил — высокий суд не оценил красноречие Уайльда, а опровергнуть формальное обвинение было трудно. Писателя приговорили к двум годам каторжных работ – максимальному наказанию за инкриминируемое деяние.
Большую часть своего заключения (которое в итоге составило полтора года) Уайльд провел в тюрьме в Рединге. Отвратительные бытовые условия, тяжелый физический труд, плохое питание – все это привело к тому, что здоровье Уайльда было подорвано. Ему приходилось писать унизительные письма с просьбами о помиловании, которые, однако, были отклонены короной.
Ближе к концу срока (с января по март 1897 года) Уайльд начал работать над письмом, адресованным Дугласу. Новый начальник тюрьмы нехотя позволил заключенному заниматься писательством «в медицинских целях», чтобы как-то облегчить его существование. При этом каждую написанную страницу текста изымали, и Уайльду приходилось держать в уме предыдущие части текста, чтобы писать новые. Все письмо целиком Уайльд получил на руки только в мае 1897 года – перед самым освобождением. Объем письма-исповеди составил пятьдесят тысяч слов – ненамного меньше, чем «Портрет Дориана Грея». В 1904 году с разрешения душеприказчика и друга писателя Роберта Росса произведение было опубликовано под названием «De profundis» – отсылка к сто двадцать девятому псалму из «Псалтири», который представляет собой молитву угнетенных, возлагающих на Бога свою надежду на спасение.
Рукопись вышла с известными изъятиями: из текста были вычеркнуты все прямые упоминания Альфреда Дугласа.
Долгое время произведение хранилось в Британском музее с условием, что оно не будет издано до 1960 года. Исповедь вызвала культурный шок у британской публики, впрочем, как и вся жизнь Оскара Уайльда.
Кстати: В конце XVI — начале XVII века на Британские острова обрушивались эпидемии чумы. Театры и питейные заведения закрывались на долгое время. В числе трупп, гастролирующих в поисках публики по не затронутой болезнью глубинке, была и труппа театра «Глобус» под руководством Уильяма Шекспира. Ученые предполагают, что сниженная загруженность и долгие дороги позволяли Шекспиру работать над несколькими произведениями одновременно. В своеобразной изоляции в 1605 году были написаны «Король Лир», «Макбет» и «Антоний и Клеопатра».
Знаменитый леопард Гасана-паши
…Они увидели перед собой желанную и горячо любимую родину. Веселье снова заиграло в их сердцах; новое неиспытанное блаженство потрясло их души, ибо выйти после долгого плена живым и здоровым на берег своею отечества — одна из самых больших радостей нашей жизни.
(М. Сервантес. «Великодушный посланник»)
В 1571 году Мигель де Сервантес Сааведра участвовал в сражении с турецким флотом в бухте Лепанто, в ходе которого получил два ранения в грудь, а также искалечил левую руку. Тем не менее писатель продолжал нести военную службу еще несколько лет, пока не отправился на родину с рекомендательными письмами от испанского командования в 1575 году. Однако долгожданное возвращение домой так и не наступило: Сервантес угодил в плен к алжирским корсарам, которые в то время терроризировали европейские моря от мыса Гибралтар до Кипра и от Марокко до побережья Исландии. В плену Сервантес провел пять лет, и за это время совершал несколько попыток бегства, за которые его должны были казнить. Но прославленный испанский офицер казался алжирцам ценным пленником, за которого полагается большой выкуп, так что казнь все откладывали, а будущего писателя опекал сам алжирский правитель Гасан-паша: по некоторым сообщениям, пленника держали прикованным цепями, а паша называл его не иначе как «мой знаменитый леопард».
Годы, проведенные в плену, нашли свое отражение во многих произведениях Сервантеса. В новелле «Английская испанка» писатель в подробностях описал сражение с алжирскими пиратами и попадание в плен, а портрет своего тюремщика он вывел в «Дон Кихоте» под его настоящим именем. Долгожданное возвращение на родину Сервантес описал в новелле «Великодушный посланник».
На этом приключения испанского идальго не закончились: уже после возвращения Сервантес за долги попал в севильскую тюрьму, где и начал работу над своим magnum opus – романом о Дон Кихоте. В заключении он пробыл недолго, однако успел написать значительную часть первой книги.
Кстати: легендарный поэт-символист Александр Добролюбов прослыл «единственной легендарной фигурой декадентства». Почти всю сознательную жизнь Добролюбов, по характеристике Михаила Гаспарова, «держался как жрец, курил опиум, жил в чёрной комнате и т. д.; потом ушел «в народ», основал секту «добролюбовцев»; под конец жизни почти разучился грамотно писать, хотя ещё в 1930-х годах, всеми забытый, делал попытки печататься». До и после Революции Добролюбов регулярно попадал в тюрьмы и психиатрические клиники, в основном за бродяжничество.
«Это было ненастной ноябрьской ночью»
Ничто так не тяготит нас, как наступающий вслед за бурей страшных событий мертвый покой бездействия – та ясность, где уже нет места ни страху, ни надежде.
(М. Шелли. «Франкенштейн»)
Мэри Шелли повезло не попасть в тюрьму или в плен, однако свое знаменитое произведение «Франкенштейн, или Современный Прометей» она писала в своего рода изоляции. Лето 1816 года Мэри собиралась провести в Швейцарии вместе с Перси Шелли, где позже к ним присоединились поэт лорд Байрон и врач Джон Уильям Полидори.
Однако лето выдалось очень дождливым: масштабное извержение индонезийского вулкана Тамбора привело к тому, что климат по всей планете резко похолодел. 1816 год современники окрестили «Годом без лета». По воспоминаниям самой Шелли, дождь не прекращался ни на день, было очень сыро, поэтому большую часть времени компания писателей проводила взаперти. Они коротали время за курением опиума и обсуждением экстравагантных научных опытов, в числе которых были и эксперименты Эразма Дарвина – британского физика, изучавшего проблему гальванизации, которому приписывали способность оживлять мертвую материю. Тогда Байрон и предложил, чтобы каждый из друзей придумал «сверхъестественный рассказ».
Перед сном Шелли привиделся бледный ученый, склонившийся над операционным столом, и ужасное чудовище, которое обрело новую жизнь. Писательница решила, что напугавшее ее видение напугает и других. На следующий день Шелли сообщила, что сочинила рассказ и начала его со слов: «Это было ненастной ноябрьской ночью».
Шелли начала активно работать над произведением, которое изначально задумывалось как новелла. Однако в результате «Франкенштейн» стал ее первым – и самым известным – романом. Его опубликовали в 1818 году анонимно – публика в то время не одобряла литературу, написанную женщинами. Книга была весьма прохладно принята критиками, но публике роман полюбился, и в том же году он был переиздан – уже под реальным именем автора. В 1831 году Шелли опубликовала доработанную версию романа вместе с предисловием, в котором рассказала об обстоятельствах создания произведения.
Плохая погода создала рабочую атмосферу не только для Шелли, но и для других членов компании. Например, лорд Байрон придумал небольшую историю, главного героя которой звали Август Дарвелл. Позже поэт от своей задумки отказался, и ее подхватил доктор Полидори. Так появилась новелла «Вампир». Этот рассказ принято считать первым в истории художественным произведением, в котором представлен образ вампира-аристократа – за восемьдесят лет до Дракулы.
Кстати: как и кумир его юности Байрон, Александр Пушкин тоже был вынужден работать в условиях изоляции: осенью 1830 года по России прокатилась эпидемия холеры, и поэту пришлось провести на карантине три месяца, в ходе которых Пушкин завершил рукопись «Евгения Онегина», написал «Повести Белкина», «Маленькие трагедии», несколько стихотворений, ряд критических заметок и очерков.
Шахрезада из ГУЛАГа
- Синьор, все силы вашего характера были отданы единому помышлению о расплате с многочисленными врагами. Вы платили злом за зло, причиненное вам, но этим лишь множили несчастия в нашем несправедливо устроенном мире.
Р. Штильмарк. Наследник из Калькутты
Роберт Штильмарк был одним из последних выпускников Высших государственных литературных курсов – предшественника Литинститута имени Горького. Однако сразу прозой Штильмарк не занялся – писал очерки и стихи, изданные в 1932 году отдельным сборником, а тем временем служил журналистом-международником в газете «Известия», в ТАСС, работал редактором в журналах «Иностранная литература», «Молодая гвардия», воспитывал сына.
После начала Великой Отечественной войны Штильмарк служил помощником командира разведроты, воевал под Ленинградом, после тяжелого ранения преподавал на Высших командных курсах РККА, занимался военной топографией.
Но за месяц до окончания войны карьера Штильмарка внезапно прервалась: его арестовали за «болтовню»: писатель якобы слишком открыто не одобрял снос Красных ворот и Сухаревой башни и вообще критиковал сталинское переустройство Москвы. По обвинению в «контрреволюционной агитации» Штильмарка приговорили к десяти годам лагерей.
Но на этом злоключения писателя не закончились. После нескольких лет лагерей в 1950 году Штильмарк оказался на каторжных работах по строительству восточного крыла железной дороги Салехард — Игарка. Здесь он привлекает внимание местного авторитета – старшего нарядчика Василия Василевского, который уговаривает Штильмарка начать писать книгу. Ей и стал «Наследник из Калькутты»: авантюрный роман о приключениях пиратского капитана и английского аристократа, переполненный сюжетными «твистами», экзотическими местами и заканчивающийся расправой над негодяями, ослепленными жаждой наживы.
План зэка был прост: когда роман будет закончен, Штильмарка можно будет убить, а книгу отправить всесильному книголюбу Сталину с просьбой об амнистии. Но Василевский не учел главного: Штильмарк писал книгу не тайком, каждую ночь он рассказывал новую главу своим соседям по койкам, и скоро у писателя была целая группа поклонников, которая и спасла его от коварного урки. Но Штильмарк перестраховался на случай, если план Василевского все-таки удастся: в книге есть зашифрованная фраза «лжеписатель, вор, плагиатор», имея в виду Василевского:
Листья быстро желтели. Лес, еще недавно полный жизни и летней свежести, теперь алел багряными тонами осени. Едва приметные льняные кудельки вянущего мха, отцветший вереск, рыжие, высохшие полоски нескошенных луговин придавали августовскому пейзажу грустный, нежный и чисто английский оттенок. Тихие, словно отгоревшие в розовом пламени утренние облака на востоке, летающая в воздухе паутина, похолодевшая голубизна озерных вод предвещали скорое наступление ненастья и заморозков.
Тем удивительнее, насколько сюжет самой книги – любовь, отвага и хитроумие побеждают алчность и эгоцентризм – рифмуется с лагерной судьбой Штильмарка.
В 1955 году Штильмарк был реабилитирован и вернулся в Москву, а три года спустя «Наследник из Калькутты» был наконец издан в «Детгизе» – и снискал заслуженную любовь читателей.
Кстати: Александр Солженицын начал писать еще во время своего заключения: повести, очерки, стихи. Позже в ссылке в Ташкенте написал пьесу «Республика труда», роман «В круге первом» и очерк «Протеревши глаза („Горе от ума“ глазами зэка)». Все они были посвящены лагерному опыту писателя.
Венецианский трэвел-блогер
...если случалось, что приходил сюда какой-нибудь красивый, либо знатный человек, или иной какой, что им нравился, и приставал у кого в доме ночью, они его или отравляли, или как-нибудь убивали, только он погибал. Не думайте, что убивали с тем, чтобы ограбить его; делалось это для того, чтобы его красота, доброта, ум и душа оставались в доме.
Марко Поло. Книга чудес света
Да, и он тоже. Знаменитый венецианский путешественник XIII века, повидавший полмира и проживший при дворе хана Хубилая в Пекине, угодил в тюрьму уже после возвращения из Китая, в 1298 году. В этот период итальянские города-государства вели напряженную борьбу за торговые пути и новые рынки сбыта, и знатные семейства городов-республик активно участвовали в боевых действиях. В очередном сражении с наемниками из Генуи Поло попал в плен и целый год просидел в тюрьме. Но ему повезло с сокамерником – им стал некто Рустикелло из Пизы, автор рыцарских романов. Именно Рустикелло записал со слов Поло увлекательную историю путешествия на Восток, в ходе которого венецианский купец успел повидать и Россию:
Тут много царей и свой собственный язык; народ простодушный и очень красивый; мужчины и женщины белы и белокуры. На границе тут много трудных проходов и крепостей.
Впоследствии книга ходила в рукописях в нескольких вариантах, а Поло вернулся в Венецию, женился и занялся бизнесом.
Записки «деда» из застенков
Вглядываться в дальние дали полезно для глаз и для мании величия. Вообще мой совет — пестуйте свою манию величия! Всячески культивируйте свое отличие от других людей. Нечего быть похожим на эту скучную чуму.
Э. Лимонов. Книга воды
О жизни недавно ушедшего Эдуарда Лимонов можно писать тома биографий: их писали, пишут и будут писать, и все перипетии жизни основателя и бессменного лидера скандальной «Национал-большевистской партии» мы прослеживать не будем. Остановимся на главном: в апреле 2001 года Лимонова, тогда популярный политик и ветеран войн на Балканах, обвинили в незаконном хранении оружия и создании вооруженных бандформирований. Приговора лидер нацболов дожидался в печально известном следственном изоляторе (СИЗО) «Лефортово». 15 апреля 2003 года условно-досрочно был приговорен к четырем годам лишения свободы, однако уже 30 июня, отбыв остаток срока в Ярославском СИЗО и 13-й колонии Энгельса, был освобожден. Эти два года, по словам Лимонова, стали для него самыми продуктивными: за время сидения в тюрьме Лимонов написал семь (!) книг, в числе которых программные тексты «Моя политическая биография» и «Как мы строили будущее России», а также серии очерков «По тюрьмам» и «Книга воды». Необычайная плодовитость объясняется в том числе скоростью издания: уже готовую рукопись Лимонов передавал соратникам на волю, где ее мгновенно публиковали московские издательства.
Но для Лимонова, кажется, жизнь на грани была скорее подспорьем в литературном творчестве, чем препятствием: очерки и стихи он продолжал писать и во время войны в Югославии, а просвещение и литературную работу вообще считал лучшим способом коротать время в изоляции:
На самом деле в тюрьме все просто пересиживают, а к вечеру с ненавистью зачеркивают еще один день, эту клеточку в календаре. А я просветлял свои мозги, узнавал жизнь, какая-то связь со Вселенной образовалась через эти сырые кирпичи, всю эту дрянь. Я просто стал каким-то протопопом Аввакумом (священник, автор «Жития протопопа Аввакума», которое считается одной из первых книг классической русской литературы – «Многобукв»).
Политические и морально-этические воззрения Лимонова весьма спорны, но с тем, что он умел правильно проводить время в изоляции, поспорить трудно.
Трудно назвать вынужденную изоляцию условиями, благотворно влияющими на человека. И все же для писателя изоляция может быть стимулом погрузиться в себя, обратить внимание на вопросы, которые давно не давали покоя, и написать об этом — в конечном итоге, только голоса других людей, в том числе на бумаге, помогают нам в эпохи сложных испытаний — в одну из которых мы, так уж получилось, и будем жить ближайшее время.
Яна Москаленко, Сергей Лебеденко