Писать – совмещать. Александр Иличевский.

Многобукв запускает цикл интервью с современными российскими писателями, которые пришли в литературу из самых разных сфер: от театра до теоретической физики. И, конечно, у каждого из них есть собственные ответы на вопрос, как уместить две жизни в одну. Первое интервью цикла — с Александром Иличевским, лауреатом «Большой книги» 2020 года.

В диснеевском мультфильме «Рататуй» была такая фраза: 

«Не каждый может стать великим художником, но великий художник может прийти откуда угодно».

И хотя речь шла о поварском деле, утверждение кажется верным для любого искусства, для литературы в частности. Взять хотя бы признанных классиков. Жуль Верн – адвокат, Льюис Кэрролл – математик, Франц Кафка – страховщик, Фёдор Достоевский – полевой инженер, Михаил Булгаков – врач. Список этот далеко не полный. Известно множество примеров, когда писателями становились люди подчас совсем не творческих профессий. Однако легко сказать «становились», но что это означает на практике, в особенности применительно к сегодняшнему дню?

Возникает множество вопросов, причём не только творческого, но и бытового характера:

Можно ли прожить одним только писательским трудом? А если нет, то как совмещать основную работу и писательство? Где найти время? И силы? Как восполнять пробелы в знаниях, если ты не филолог по образованию? И надо ли?

Для молодых писателей, только начинающих свой путь, все эти «как» и «где» сейчас весьма актуальны. А литературные корифеи прошлого кажутся слишком далёкими, чтобы идти по их стопам. Нужны новые ориентиры.

Александр Иличевский

Писатель и поэт. Лауреат литературных премий, в том числе «Русского букера» 2007 года («Матисс») и «Большой книги» 2010 года («Перс») и 2020 года («Чертеж Ньютона»). Автор сборников стихов и рассказов, а также десяти романов. Окончил Московский физико-технический институт (МФТИ) по специальности «теоретическая физика». Работает медицинским физиком в госпитале в Израиле.

«Курсы имеют смысл, иногда могут быть очень полезны, но они ничто без вашей собственной страсти».

По образованию вы физик-теоретик. Это был осознанный выбор? 
Всю юность я занимался физикой и математикой, можно сказать, что 10 лет сутки напролет. Так что выбор осознанный был, конечно.

Когда вы начали писать? Как вообще возникло такое желание? 
Лет в шесть я столкнулся с самим фактом, что можно что-то написать и возникнет иная реальность. Это я запомнил. Просто однажды захотелось записать в блокнот, который мне подарила мама, то, как прошел сегодняшний день, а день тот прошел очень славно. Но потом я долго не пробовал даже браться за эту идею – что-то написать. Хотя, конечно, так или иначе приходилось писать – те же школьные сочинения. Но всерьез я стал заниматься литературой только в возрасте 20 лет.

А когда начали всерьёз, не было ли у вас мыслей, что вам не хватает гуманитарных знаний, что есть какие-то пробелы, не позволяющие вам стать писателем? 
У меня была мысль, что надо наверстывать поскорей гуманитарные пробелы. С этой мыслью я штудировал книги Лотмана, Мамардашвили и вообще почти все, что казалось интересным в контексте магистрального чтения.

Учились ли вы литературному мастерству (по книгам, на курсах)?
У меня был курс в калифорнийском колледже по creative writing. Эти курсы имеют смысл, иногда могут быть очень полезны, но они ничто без вашей собственной страсти.

У науки свой язык и довольно скупой в плане стиля. Не тормозила ли научная деятельность становление вашего художественного стиля?
Нет, не думаю. Задним числом видно, что кое-где я старался вывести из наблюдений своего рода формулу романа. В  «Матиссе» это есть точно. Есть методика отстранения и попытки вывести, осмыслить то, что видится в виде формулы-карты.
 

Вы рассказывали, что первые 8 лет никому не показывали своих текстов. Как поняли, что готовы публиковаться?
Я понял это после того, как поэт Алексей Парщиков счел мой первый роман «Нефть» пригодным для чтения.

В эти 8 лет вы совмещали основную работу и писательство. Когда писали? Была ли у вас какая-то писательская рутина, распорядок?
Рано утром вставал и до работы писал. Во второй половине дня писать тяжело. Наверное, это связано с тем, что утром к вам еще близок сон – а литературная реальность той же природы, что и сновидение, по крайней мере, они родственны. Ещё все время читал, каждую свободную минуту.

Когда пришёл успех, у вас не возникло мысли оставить работу и уйти с головой в писательство?
В целом все и так было подчинено писательству, работа всегда была довеском.
 

Ваша работа помогает или мешает в писательстве? Или это две разные сферы?
Сейчас у меня работа такая, что я ничего плохого о ней сказать не могу, значит, она помогает. Есть сейчас некая гармония между письмом и тем, что я делаю в госпитале.

Бывало ли, что работа становилась причиной писательских блоков? Если да, то как вы справлялись?
Бывало. Справлялся усилием воли, некоторым корпением над чистым листом, опять же ранним вставанием, утренним письмом. Но с возрастом такое преодоление дается все более нелегко.

Вы и теперь совмещаете работу и писательство. Как выглядит сегодня ваша писательская рутина?
Рутина выглядит так, что всегда заботит либо рассказ, либо рождение замысла. Нет такого, что непременно надо что-то написать. Без замысла писать почти невозможно и незачем. А с замыслом проблема письма как такового просто не стоит. Так что все упирается в своего рода созерцание – думаешь о замысле, о том, как его прорастить, и непременно много читаешь.

Как вам кажется, есть что-то общее между физикой, наукой вообще и писательством?
Как говорил Поль Дирак, правильно поставленные слова – это почти формулы, истинность которых в их красоте.

Что посоветуете начинающим писателям?
Посоветую много читать и много думать. И пробовать проращивать замыслы. Но при этом всегда, как бы ни складывалось с замыслом, сколько раз он бы ни менялся, все время иметь перед собой план работы. План может каждый день претерпевать изменения, но он должен существовать на листе. И еще посоветую понимать, что упорство и удача – сестры.


Наталия Янтер