Чума на оба ваших дома
Откуда берутся скандалы с плагиатом в литературе и почему в ближайшем будущем их станет только больше
Что случилось в предыдущих сериях? Казалось бы, только обсудили все ляпы и идейно сомнительные моменты книги «Зулейха открывает глаза» и ее экранизации, как буря пришла, откуда не ждали. Григорий Циденков, самарский историк, специалист по теме голода в Поволжье в 1920-е, обвинил писательницу Гузель Яхину в плагиате: по мнению Циденкова, Яхина воспользовалась его изысканиями по теме в ходе работы над книгой «Эшелон на Самарканд» и никак историка не упомянула. Кроме того, Яхина якобы воспользовалась и набросками к сценарию о голоде в Поволжье, которые Циденков выкладывал там же – в своем блоге в ЖЖ.
– Характеры ее персонажей взяты из моего сценария, который я сочинил в 2016 году и так же разметил в своем блоге. Ее персонаж по фамилии Деев – это на самом деле мой персонаж по фамилии Андреев. У неё есть женский персонаж в книге. И у меня есть медсестра, которая тоже так же сопровождает детей – Яхина ее существенно доработала. Но между моим Андреевым и медсестрой нет любовной связи. А любовная связь между ее персонажами — это её литературное достижение, – объясняет историк.
Есть и чисто этические обвинения: «Она [Яхина] она очень поверхностно и наплевательски относится к теме голода и к теме детей в этот период, что следует из сюжета романа, который она пересказывает».
При этом Циденков уточнил, что книгу еще не читал и основывался на тех элементах сюжета, которыми Яхина поделилась в интервью ТАССу. Впрочем, позднее историк намекнул, что собирается сделать разбор всех «косяков» романа вместе с группой экспертов и уточнить, в какой степени его сценарный набросок был позаимствован. Параллельно Циденков заявил, что Яхина не читала источники, на которые ссылается в комментариях к книге и в материале «Новой газеты», а часть ее ссылок выглядит как минимум сомнительно.
Параллельно разгорелся другой скандал, на этот раз по поводу сценария Людмилы Улицкой «Чума» о вспышке бубонной чумы в Москве в 1939 году, предотвращенной силами НКВД. Сценарий долго лежал в столе и был опубликован отдельной книгой в «Редакции Елены Шубиной» в 2020 году. Доктор химических наук и писательница Наталья Рапопорт обвинила Улицкую в краже идеи – в конце восьмидесятых она принесла Улицкой, тогда еще начинающей сценаристке, свой сценарий о чуме 1939 года, основанный на воспоминаниях отца Натальи, Якова Рапопорта, в качестве патологоанатома принявшего участия в тех событиях. Позже в сети всплыл и сценарный план Рапопорт, на основе которого и был написан текст. Позже из сценария имя Рапопорт якобы исчезло. Улицкая в ответ на обвинения довольно резко заявила, что Рапопорт для нее «больше не существует».
Позднее Улицкая дала более развернутый комментарий.
— От кого исходила инициатива писать сценарий, я не помню. Может, от меня, может, от нее [Рапопорт]. Работали мы вместе очень недолго — я быстро поняла, что она не годится в соавторы. Почему — тему не развиваю. Дома на Аэропорте она была у меня ровно один раз с несколькими написанными ею эпизодами, которые меня совершенно не устраивали. И я написала сценарий сама, без ее участия. В соавторы ее не поставила. Впрочем, позднее, когда сценарий в составе моих сборников стал выходить, всюду есть информация с указанием ее имени как человека, от которого я эту историю узнала. Ее имя точно упоминается в немецких и французских переводах книги.
В интервью «Эху Москвы» Улицкая о соавторстве не вспоминает — лишь говорит о «застольных разговорах» с Рапопорт.
Кажется, что между двумя скандалами много общего, но если закопаться в детали, станет понятно, почему критики указывают: про случай Рапопорт быстро забудут. Нет, дело не в том, что о конфликте Циденкова и Яхиной отзываются люди, мало интересующиеся литературой. И не в этнической принадлежности Яхиной – в конце концов, другие татарские писатели, как Шамиль Идиатуллин или Булат Ханов, с такими обвинениями не сталкивались.
Дело попросту в том, что один случай тривиальнее другого. Напомню: согласно ст. 1259 Гражданского кодекса РФ, идеи, концепции, принципы, способы решения задач и методики обучения не охраняются законом. Пока замысел не выразили в тексте, рисунке, фотографии, видео или техническом устройстве, он не считается объектом интеллектуальной собственности. Эта норма защищает авторов: представьте, если бы Пушкин засудил Гоголя за воплощение идеи «Ревизора», а герои Улицкой затаскали бы писательницу по юристам, потому что она воплощала подслушанные разговоры в своих рассказах.
В случае конфликта Рапопорт с Улицкой все просто: если есть подтверждения тому, что работа над сценарием велась совместно, их нужно предъявить. Одного сценарного плана недостаточно: известно, насколько план может отличаться от воплощения. Если же иных подтверждений нет, то доказать факт плагиата будет проблематично.
Скандал же вокруг новой книги Яхиной – совсем другое дело. Хотя, на первый взгляд, разницы никакой: есть идея сценария, есть писательница, которая вроде как этой идеей пользуется. Но идеи не охраняются законом, так что историку остается только посочувствовать, ведь так?
Судя по комментариям юристов, консенсус примерно так и выглядит. Но важно понимать, как Циденков зафиксировал свои сценарные наработки. Все-таки разместить пост в ЖЖ – уже не просто поделиться идеей в разговоре. Согласно пользовательскому соглашению, ЖЖ обладает исключительным правом на распространение постов пользователей – а значит, на посты распространяется законодательство об авторском праве.
Получается «Кот Шредингера»: сценарный план Циденкова не охраняется законом, как идея, зато охраняется законом, как пост в соцсети!
Дело осложняется еще и тем, что голод в Поволжье в 1920-е и его последствия – действительно мало изученная тема, и Циденков – один из немногих специалистов по теме. Что означает, что Яхина с 99 %-ной вероятностью действительно пользовалась его наработками, в том числе если не брала идеи напрямую. Зачем тогда упираться и почему не оставить запись о Циденкове в «Благодарностях»? Загадка.
Анализировать этот случай было бы проще, если бы речь шла о заимствовании поста Циденкова другим пользователем – механизмы разрешения таких споров соцсетями хорошо проработаны, хотя и в этом случае заявителям в основном отказывают. А как быть с тем, что идею поста позаимствовали для книги?
Команда экспертов и гражданский спор в суде могли бы обогатить общественную дискуссию и даже помочь понять, как сильно изменилось с приходом новой технологии авторское право. Но суда мы, скорее всего, не увидим: судебное разбирательство требует значительных ресурсов, которых у историка, скорее всего, нет, да и сам Циденков сразу отказался от претензий в адрес «Редакции Елены Шубиной», которая, вообще-то, имущественными правами на текст нового романа и владеет. А если нет имущественного спора, зачем идти в суд?
Между тем, технологии производства контента сильно изменились. В музыке появляются биты, в литературе – посты в соцсетях; а также – подкасты, GIF-анимации, VR-пространства, прямые эфиры стримеров видеоигр, короче говоря, все расширяющееся поле потенциальных объектов интеллектуальной собственности, которые никак не укладываются в довольно архаичную уже модель авторского права. Как указывают юристы, ценность творческого объекта сегодня составляет заложенная в нем идея, а формы его выражения могут различаться. Но авторское право защищает именно форму (защита идеи – уже что-то из области метафизики) воплощения. Значит, стремительно меняющейся медиасреде требуется столь же оперативно развивающееся законодательство об авторском праве или вообще его новая итерация, которая защищала бы не только издателей, лейблы и продюсерские компании, но и в большей степени – производителей контента.
Но скандалы с плагиатом случаются не только у нас. Год назад мексиканская писательница Венди Ортиз обвинила в плагиате Кейт Рассел, автора только что вышедшей на русском и наделавшей шума «Моей темной Ванессы». Дескать, Рассел позаимствовала идею ее мемуаров «Excavation» («Раскопки»), в которых Ортиз делилась опытом растления со стороны учителя в колледже. При этом Ортиз призналась, что «...Ванессу» не читала (курьезное совпадение со случаем Циденкова), зато зачем-то долго перечисляла литературные достижения своих мемуаров и хвасталась тем, как ее читатели фоткаются с «Раскопками» в руках у моря и размещают посты в «инстаграме». Рассел обвинения дезавуировала, но подчеркнула, что мемуарами Ортиз пользовалась – в качестве источника информации.
Аналогичная история случилась и с романом Джанин Камминс «Американская грязь» (вышел в 2020 году как в оригинале, так и на русском). В тексте романа о бегстве мексиканцев от наркокартелей в США обнаружили параллели с целым рядом книг авторов латиноамериканского происхождения – все это на фоне обвинений автора в культурной апроприации и в том, что она допустила огромное количество неточностей, описывая реалии Мексики.
Не будем обсуждать, насколько все эти претензии обоснованы, зафиксируем главное: в публичном поле в нынешней социокультурной ситуации важно не то, как книга написана, а то, насколько оригинален ее замысел и насколько оригинально он был реализован. По сути, эстетическая сторона произведения сегодня не так важна, как сторона этическая. От автора ожидают, что он укажет список источников, как в хорошем научном исследовании. Приходится согласиться с Еленой Иваницкой, которая предположила в частной беседе: с романтизмом покончено, автор больше не пророк, создающий откровения на основе фактов реальной жизни. Пятьдесят лет прошло после выхода «Смерти автора», чтобы наследие Барта окончательно стало столпом массовой культуры: на текст влияет как биография автора, так и масса других факторов, в том числе и заимствования из других источников, и если эти заимствования происходят напрямую, лучше об этом сказать, – автор фикшена и автор нон-фикшена оказываются обязаны в равной степени.
Но как в американских скандалах, так и в отечественных отражается и другое социальное движение: бунт против традиционных иерархий, просто оттенки разные. Латиноамериканские писатели выступают против традиционной иерархии книгоиздания, когда цветных авторов попросту не замечают: по последним данным, 89 % издающихся в США авторов – белые. Наши случаи отличаются: традиционные книгоиздательские структуры поддерживают авторов, которые приносят прибыль, но дело тут не только в капитализме, но и в политическом режиме российского государства: энтузиастов вроде Григория Циденкова дискриминируют не хуже, чем в Америке цветных писателей, – принимаются законы о недопустимости очернения памяти Великой отечественной войны, запрет оскорбления ветеранов (что бы это ни значило), запрет несогласованной просветительской деятельности. В условиях, когда XX век превращается в полигон обкатки идеологии российского авторитаризма, историки бьются за любую возможность заявить о себе, как о сообществе, – и скандал с плагиатом в этом смысле работает ничуть не хуже, чем очередные пламенные заявления Вольного исторического общества.
Роль автора изменилась, традиционные иерархии шатаются – именно поэтому скандалы с плагиатом будут повторяться снова и снова. А нам остается надеяться, что мы еще будем писать и читать хорошие книги – и никто не уйдет обиженным.
Сергей Лебеденко