Писать — совмещать. Елена Тулушева
Еще одно интервью из цикла с современными российскими писателями, которые пришли в литературу из самых разных сфер: от театра до теоретической физики. И, конечно, у каждого из них есть собственные ответы на вопрос, как уместить две жизни в одну. На этот раз интервью цикла — с Еленой Тулушевой.
В диснеевском мультфильме «Рататуй» была такая фраза:
Не каждый может стать великим художником, но великий художник может прийти откуда угодно.
И хотя речь шла о поварском деле, утверждение кажется верным для любого искусства, для литературы в частности. Взять хотя бы признанных классиков. Жуль Верн – адвокат, Льюис Кэрролл – математик, Франц Кафка – страховщик, Фёдор Достоевский – инженер, Михаил Булгаков – врач. Список этот далеко не полный. Известно множество примеров, когда писателями становились люди подчас совсем не творческих профессий. Однако легко сказать «становились», но что это означает на практике, в особенности применительно к сегодняшнему дню?
Возникает множество вопросов, причём не только творческого, но и бытового характера:
Можно ли прожить одним только писательским трудом? А если нет, то как совмещать основную работу и писательство? Где найти время? И силы? Как восполнять пробелы в знаниях, если ты не филолог по образованию? И надо ли?
Для молодых писателей, только начинающих свой путь, все эти «как» и «где» сейчас весьма актуальны. А литературные корифеи прошлого кажутся бесконечно далёкими, чтобы идти по их стопам. Нужны новые ориентиры.
Елена Тулушева
Прозаик, эссеист. Член Союза писателей РФ. Автор сборников рассказов «Чудес хочется!», «Виною выжившего», «Первенец». Лауреат российско-итальянской премии «Радуга», премий «Югра», «Прохоровское поле», «Золотой Витязь», и премии им. Лескова и других. Публикуется во многих европейских и азиатских странах.
Окончила Институт психотерапии и клинической психологии, Высшие литературные курсы и магистратуру Литературного мастерства НИИ ВШЭ. Работает психоаналитиком.
«На моей работе эмоциональное выгорание – это когда ты не только писать не можешь, а в принципе теряешь вкус к жизни».
Как вы пришли в литературу? Почему возникло такое желание?
Первый мой рассказ был опубликован в журнале «Наш современник» в 2014 году. Мне тогда было уже 28 лет, а писать я начала года за два до этого. И я не могу сказать, что с детства мечтала стать писателем. Хотя какие-то предпосылки к этому были.
Я воспитывалась в гуманитарной семье, у нас была большая библиотека и культ книги.
В школе мне было интересно многое и как-то не выделялось конкретной области интересов. А после школы я получила грант на обучение во Франции. Там я училась на французском языке бакалаврской программе, жила в местном кампусе с шикарной библиотекой, много читала. Для иностранцев там давали несколько курсов по французской и английской литературе. В эти годы я получила уникальную возможность читать в подлиннике, анализировать, сравнивать классическую и современную русскую, английскую и французскую литературы.
А вы пробовали тогда что-то писать?
Я очень много писала… писем домой. В те годы еще не было мобильной связи и, уехав в 17 лет, я тяжело переносила разлуку с родителями, друзьями. Единственная связь была через письма по интернету. И я писала, по несколько писем почти каждый день. За два года я написала их сотни. Причем это были не короткие отписки, типа: все нормально, скучаю, обнимаю… Это были длинные-предлинные письма с подробнейшим описанием каждого дня, с рассуждениями о жизни, учебе, о прочитанной литературе. И это были разные по содержанию, структуре и стилю письма, отдельно для мамы, для папы, для друзей, любимого человека. Видимо тогда формировались мои начальные литературные навыки и понятие необходимости разных психологических подходов к людям.
А вы пробовали тогда что-то писать?
Я очень много писала… писем домой. В те годы еще не было мобильной связи и, уехав в 17 лет, я тяжело переносила разлуку с родителями, друзьями. Единственная связь была через письма по интернету. И я писала, по несколько писем почти каждый день. За два года я написала их сотни. Причем это были не короткие отписки, типа: все нормально, скучаю, обнимаю… Это были длинные-предлинные письма с подробнейшим описанием каждого дня, с рассуждениями о жизни, учебе, о прочитанной литературе. И это были разные по содержанию, структуре и стилю письма, отдельно для мамы, для папы, для друзей, любимого человека. Видимо тогда формировались мои начальные литературные навыки и понятие необходимости разных психологических подходов к людям.
Может быть в будущем на основе тех писем мне удастся написать и опубликовать что-то интересное.
Во время учебы в Марселе я два года еще и работала в Центре поддержки иностранных студентов, помогала решать своим сверстникам из разных стран их проблемы. Именно тогда я осознала, что «хочу помогать людям», как бы наивно это не звучало.
Вернувшись в Москву, я закончила Институт Психотерапии и Клинической Психологии и Институт психоанализа. Потом меня пригласили в США, поработать в гетто Лос-Анжелеса с проблемными подростками в рамках международной программы «Духовность для детей». Этот зарубежный опыт очень помог мне впоследствии в профессиональном плане.
А после меня пригласили работать в реабилитационный Центр для зависимых подростков уже в Москве.
А после меня пригласили работать в реабилитационный Центр для зависимых подростков уже в Москве.
Тяжело ли было там работать? Что эта работа дала вам, как будущему писателю?
Центр был уникальным государственным учреждением для подростков с наркотической, алкогольной зависимостью, с асоциальным поведением. Но это было не исправительное, а, прежде всего, медицинское реабилитационное учреждение. Мне приходилось выслушивать десятки ужасных историй, семейных трагедий, в которые иногда невозможно было поверить. И это были трагедии одиночества, незащищенности, непонимания со стороны общества.
За восемь лет работы в Центре у меня накопилась не только колоссальная информация по проблемам зависимых подростков, но и потребность с кем-то поделиться. Но поделиться так, чтобы не вызвать дополнительную ненависть к таким подросткам, их еще большее осуждение и изоляцию.
Центр был уникальным государственным учреждением для подростков с наркотической, алкогольной зависимостью, с асоциальным поведением. Но это было не исправительное, а, прежде всего, медицинское реабилитационное учреждение. Мне приходилось выслушивать десятки ужасных историй, семейных трагедий, в которые иногда невозможно было поверить. И это были трагедии одиночества, незащищенности, непонимания со стороны общества.
За восемь лет работы в Центре у меня накопилась не только колоссальная информация по проблемам зависимых подростков, но и потребность с кем-то поделиться. Но поделиться так, чтобы не вызвать дополнительную ненависть к таким подросткам, их еще большее осуждение и изоляцию.
Я ещё не думала о какой-либо писательской профессии, о карьере. Просто хотела поделиться такими историями, показать, что за каждым зависимым подростком стоит серьёзная драма детства.
И вы решили поступать в литинститут?
Не совсем так прямо. Как-то мой бывший одноклассник рассказал, что давно мечтает поступить на «Высшие литературные курсы» при Литинституте им. М.Горького. Но для него была проблема в том, что при поступлении надо было представить «аж пятьдесят страниц своего художественного текста», и он никак не мог столько написать. А я на каждого из своих пациентов в Центре писала в «истории болезни» по 10 страниц в течение курса лечения, а могла бы, наверное, и больше. Я подготовила свой текст, послала в приемную комиссию и была зачислена. Но и тогда это было ещё не про профессию и желание стать писателем, а скорее просто про мою любовь к учёбе и всестороннему развитию. Хотелось лучше понимать литературу. Попала я на курс к А.В. Воронцову.
Вы тогда уже печатались?
Нет и даже не собиралась, это казалось какой-то другой недоступной Вселенной. Но на всероссийском писательском Форуме Сергея Александровича Филатова я познакомилась с заместителем главного редактора журнала «Наш современник» Александром Ивановичем Казинцевым. Он искал молодых писателей для своего журнала, хотел собрать сразу целую группу, которая дальше шла бы вместе, публиковалась. Александр Иванович на многие годы стал нашим литературным учителем и редактором первых публикаций. К сожалению, он скоропостижно ушел от нас в этом декабре 2020 года. А С.А. Филатов уже спустя два года опубликовал мою книгу и дальше включил уже в полноценную программу презентаций, литературных поездок, встреч с писателями.
Первые тексты писали, руководствуясь чутьём – как надо, как не надо? Или изучали основы литературного мастерства по книгам, на курсах?
Первые тексты писались абсолютно на уровне чутья, ощущений. Просто хотелось об этом написать. Потом в Литературном Институте уже чуть более осознанно. Там, правда, не было литературного мастерства как такового, мы просто обсуждали тексты на семинарах, свои и чужие – что удачно, что не очень. Но вот, например, был у нас прекрасный курс «Язык и текст», на котором мы разбирали черновики классиков. Я помню черновики Пушкина, «Станционный смотритель». Сколько он раз вычёркивал «отворил двери», «открыл двери», «открыл дверь». Мы обсуждали, почему он отбрасывал тот или иной вариант и, мне кажется, эти обсуждения натолкнули меня на мысль: «Ух, ты! Значит, можно структурно смотреть на этот процесс, на то, как всё устроено».
Как удаётся совмещать работу психолога и писательство? Есть ли у вас какая-то писательская рутина, распорядок?
Не очень хорошо мне удаётся совмещать. Понимаю, что писатель должен писать каждый день, хотя бы по несколько страниц. Но я всё время сбиваюсь с этого формата. Так что я в этом плане, наверное, не самый удачный пример.
Используете ли вы какие-то методики, чтобы переключаться с мыслей о работе на творчество?
В особенных методиках потребности нет, потому что с годами учишься закрывать тему работы, как только закрываешь дверь кабинета. Понятное дело, что обрывки каких-то историй, фраз остаются, но в целом работа с пациентом заканчивается там. Сейчас у меня очень чётко это выстроено, поэтому скорее для меня это вопрос не столько отключения от работы, сколько от бытового, обыденного. Я часто пишу от руки, всегда с собой блокнотики, тетради; где-то подхватываешь фразу, где-то мысль интересная возникает… Когда работала в реабилитационном центре, то в перерывах между сессиями могла писать что-нибудь на диванчике в ординаторской. А сейчас записывать что-то где придётся – это уже привычное дело.
Случалось ли так, что из-за работы психотерапевтом вы не могли писать (не было сил, желания)? Как справлялись?
На моей работе эмоциональное выгорание – это когда ты не только писать не можешь, а в принципе теряешь вкус к жизни. Случалось такое на первых годах, когда я ещё не очень умела чувствовать собственные ресурсы. Когда казалось, что «да-да, надо во всех пациентов включаться». А в реабилитационном центре, увы, у каждого специалиста есть своё кладбище. Ведёшь пациента, два месяца в него вкладываешься, работаешь, а через полгода после его выписки тебе говорят, что он умер. Просто не выбрал выздоровление. Такое надолго выбивало из колеи.
Но если вернуться к писательству, то у меня и в этом процессе случались кризисы. Когда что-то заканчиваешь, тебе это нравится, потрачено много сил и эмоций. И вот дальше начинать что-то новое никак не получается. Вроде и время есть писать, но …
Считается, что хороший писатель должен быть психологом. Вам работа помогает в писательстве?
Мне сложно об этом говорить, потому что я изначально работала в этой сфере. Помогает ли это? Мне кажется, ровно в такой же степени, как и мешает. Потому что мои рассказы очень драматичные, в них много действия, всё время что-то происходит. В них очень много про эмоциональное состояние человека, про мысли, про чувства. Но минус здесь в том, что у меня остаётся мало фокуса на художественности, на языке. Моя проза крутится вокруг человека, все внимание на нем, но мало природы, мало пейзажей, городских даже – у меня в основном городская проза. Конечно, есть какие-то детали, я люблю вставлять их яркими пятнами, но они знаковые, связаны всегда с эмоциональным, психологическим состоянием героя. Поэтому с одной стороны помогает – со слов критиков персонажи у меня выходят цельные. Диалоги опять же между ними живые – потому что я очень много слушаю других людей. А вот художественности, игры с языком меньше, потому что весь фокус там – на психике, на внутреннем мире героя.
Было ли у вас искушение описать реальные случаи из вашей? Как справлялись?
Первые студенческие рассказы в Лит институте были по мотивам историй моих пациентов-подростков, но тогда они писались для обсуждения в узком кругу. Искушение есть всегда, потому что истории бывают такие мощные: напишешь – не поверят. Но я прежде всего специалист, надеюсь, хороший, и для меня, как для специалиста это табу. Никаких обсуждений с друзьями, знакомыми. Могут быть разговоры на научных конференциях, анализ отдельных эпизодов и только с разрешения пациента клиента.
Табу это срабатывает жёстче, чем любое писательское начало. В моей работе этика берёт верх, потому что люди доверяют тебе то, что они никому не могут доверить. Мы говорим не просто о чём-то личном, но о том, что они (пациенты) не могут сказать даже самым близким людям, и у них на это есть внутренние причины. Я просто не имею права делиться их тайной. В этом суть работы психотерапевта, на этом строится их доверие.
И вы решили поступать в литинститут?
Не совсем так прямо. Как-то мой бывший одноклассник рассказал, что давно мечтает поступить на «Высшие литературные курсы» при Литинституте им. М.Горького. Но для него была проблема в том, что при поступлении надо было представить «аж пятьдесят страниц своего художественного текста», и он никак не мог столько написать. А я на каждого из своих пациентов в Центре писала в «истории болезни» по 10 страниц в течение курса лечения, а могла бы, наверное, и больше. Я подготовила свой текст, послала в приемную комиссию и была зачислена. Но и тогда это было ещё не про профессию и желание стать писателем, а скорее просто про мою любовь к учёбе и всестороннему развитию. Хотелось лучше понимать литературу. Попала я на курс к А.В. Воронцову.
Вы тогда уже печатались?
Нет и даже не собиралась, это казалось какой-то другой недоступной Вселенной. Но на всероссийском писательском Форуме Сергея Александровича Филатова я познакомилась с заместителем главного редактора журнала «Наш современник» Александром Ивановичем Казинцевым. Он искал молодых писателей для своего журнала, хотел собрать сразу целую группу, которая дальше шла бы вместе, публиковалась. Александр Иванович на многие годы стал нашим литературным учителем и редактором первых публикаций. К сожалению, он скоропостижно ушел от нас в этом декабре 2020 года. А С.А. Филатов уже спустя два года опубликовал мою книгу и дальше включил уже в полноценную программу презентаций, литературных поездок, встреч с писателями.
Первые тексты писали, руководствуясь чутьём – как надо, как не надо? Или изучали основы литературного мастерства по книгам, на курсах?
Первые тексты писались абсолютно на уровне чутья, ощущений. Просто хотелось об этом написать. Потом в Литературном Институте уже чуть более осознанно. Там, правда, не было литературного мастерства как такового, мы просто обсуждали тексты на семинарах, свои и чужие – что удачно, что не очень. Но вот, например, был у нас прекрасный курс «Язык и текст», на котором мы разбирали черновики классиков. Я помню черновики Пушкина, «Станционный смотритель». Сколько он раз вычёркивал «отворил двери», «открыл двери», «открыл дверь». Мы обсуждали, почему он отбрасывал тот или иной вариант и, мне кажется, эти обсуждения натолкнули меня на мысль: «Ух, ты! Значит, можно структурно смотреть на этот процесс, на то, как всё устроено».
Как удаётся совмещать работу психолога и писательство? Есть ли у вас какая-то писательская рутина, распорядок?
Не очень хорошо мне удаётся совмещать. Понимаю, что писатель должен писать каждый день, хотя бы по несколько страниц. Но я всё время сбиваюсь с этого формата. Так что я в этом плане, наверное, не самый удачный пример.
Используете ли вы какие-то методики, чтобы переключаться с мыслей о работе на творчество?
В особенных методиках потребности нет, потому что с годами учишься закрывать тему работы, как только закрываешь дверь кабинета. Понятное дело, что обрывки каких-то историй, фраз остаются, но в целом работа с пациентом заканчивается там. Сейчас у меня очень чётко это выстроено, поэтому скорее для меня это вопрос не столько отключения от работы, сколько от бытового, обыденного. Я часто пишу от руки, всегда с собой блокнотики, тетради; где-то подхватываешь фразу, где-то мысль интересная возникает… Когда работала в реабилитационном центре, то в перерывах между сессиями могла писать что-нибудь на диванчике в ординаторской. А сейчас записывать что-то где придётся – это уже привычное дело.
Случалось ли так, что из-за работы психотерапевтом вы не могли писать (не было сил, желания)? Как справлялись?
На моей работе эмоциональное выгорание – это когда ты не только писать не можешь, а в принципе теряешь вкус к жизни. Случалось такое на первых годах, когда я ещё не очень умела чувствовать собственные ресурсы. Когда казалось, что «да-да, надо во всех пациентов включаться». А в реабилитационном центре, увы, у каждого специалиста есть своё кладбище. Ведёшь пациента, два месяца в него вкладываешься, работаешь, а через полгода после его выписки тебе говорят, что он умер. Просто не выбрал выздоровление. Такое надолго выбивало из колеи.
Но если вернуться к писательству, то у меня и в этом процессе случались кризисы. Когда что-то заканчиваешь, тебе это нравится, потрачено много сил и эмоций. И вот дальше начинать что-то новое никак не получается. Вроде и время есть писать, но …
Считается, что хороший писатель должен быть психологом. Вам работа помогает в писательстве?
Мне сложно об этом говорить, потому что я изначально работала в этой сфере. Помогает ли это? Мне кажется, ровно в такой же степени, как и мешает. Потому что мои рассказы очень драматичные, в них много действия, всё время что-то происходит. В них очень много про эмоциональное состояние человека, про мысли, про чувства. Но минус здесь в том, что у меня остаётся мало фокуса на художественности, на языке. Моя проза крутится вокруг человека, все внимание на нем, но мало природы, мало пейзажей, городских даже – у меня в основном городская проза. Конечно, есть какие-то детали, я люблю вставлять их яркими пятнами, но они знаковые, связаны всегда с эмоциональным, психологическим состоянием героя. Поэтому с одной стороны помогает – со слов критиков персонажи у меня выходят цельные. Диалоги опять же между ними живые – потому что я очень много слушаю других людей. А вот художественности, игры с языком меньше, потому что весь фокус там – на психике, на внутреннем мире героя.
Было ли у вас искушение описать реальные случаи из вашей? Как справлялись?
Первые студенческие рассказы в Лит институте были по мотивам историй моих пациентов-подростков, но тогда они писались для обсуждения в узком кругу. Искушение есть всегда, потому что истории бывают такие мощные: напишешь – не поверят. Но я прежде всего специалист, надеюсь, хороший, и для меня, как для специалиста это табу. Никаких обсуждений с друзьями, знакомыми. Могут быть разговоры на научных конференциях, анализ отдельных эпизодов и только с разрешения пациента клиента.
Табу это срабатывает жёстче, чем любое писательское начало. В моей работе этика берёт верх, потому что люди доверяют тебе то, что они никому не могут доверить. Мы говорим не просто о чём-то личном, но о том, что они (пациенты) не могут сказать даже самым близким людям, и у них на это есть внутренние причины. Я просто не имею права делиться их тайной. В этом суть работы психотерапевта, на этом строится их доверие.
А вот коллеги и друзья с удовольствием делятся своими удивительными или страшными историями и очень радуются, когда я о них пишу. Им конечно, спасибо, за материал. Мне посчастливилось общаться с очень интересными людьми.
Вообще, что самое сложное для вас в необходимости совмещать работу психотерапевта и творчество?
Нехватка времени, безусловно. На пациентов всегда находишь время, даже если куда-то уезжаешь. А с литературой… Это как будто бы для себя, вроде как досуг. На это время находится в последнюю очередь. Меня в прошлом году приглашали в писательскую резиденцию в Шанхае на два месяца. И я там много писала. Это была роскошь, многое удалось сделать.
Не было мысли оставить работу и стать только литератором?
Нет, не было такого соблазна, потому что я очень люблю свою работу. Она даёт мне ощущение мгновенной ценности. Пусть чуть-чуть, но сегодня стало легче пациенту. Процесс этот, конечно, тоже в основном идёт медленно, но каждый раз понемногу что-то меняется.
Литература же – это про некую иллюзию, что написанное будет когда-то опубликовано, будет иметь ценность в будущем, что может быть кто-то прочитает, у кого-то это что-то изменит в жизни. Очень приятно, когда приходишь на встречу с читателями и понимаешь, что они реально прочитали и действительно вдруг поняли какую-то маленькую деталь о том, откуда берётся детская драма, откуда берутся несчастные взрослые. Я радуюсь этому. Но тут, конечно, гораздо больше дистанция между тем, что ты делаешь сегодня, то есть пишешь, и результатом. А хочется, наверное, большей результативности. Меня растили с идеей, что нужно что-то давать этому миру, поэтому работу бросить мысли не возникало. Перерыв взять, поехать в круиз и только и делать, что писать – был такой соблазн. Надеюсь, получится осуществить, как утихнет всемирный карантин.
Я знаю, что после Высших литературных курсов недавно вы закончили ещё и магистратуру по Литературному мастерству в Высшей школе экономики (НИИ ВШЭ). Почему пошли снова учиться? Чего не хватало?
В магистратуру я пошла уже будучи писателем с тремя книгами, несколькими литературными премиями, в том числе самой ценной для меня итальянской премией «Радуга». Несмотря на это, мне хотелось чего-то нового во взгляде на литературу, разнообразности подходов. Хотелось посмотреть, как это – создавать произведение как конструктор, точно из кубиков «Лего». Можно ли? А если можно, то как? Как можно играть с другими жанрами, с другими формами. Хотелось набраться смелости, чтобы двигаться от короткой формы к большему.
И я ни разу не пожалела, что пошла. Это действительно очень интересная программа, очень оригинально сделана. Из таких, казалось бы, очень разных кусочков, начиная с филологической базы, заканчивая созданием сценариев компьютерных игр – предмет, который мне лично был не близок и давался нелегко, я в принципе игры не люблю, я от игровой зависимости людей лечила. Но в целом это потрясающий опыт. И потрясающая команда людей, которые программу создали. Они любят своё дело, любят студентов. Такого отношения к студентам, такого уровня теплоты, поддержки я ни в одном из институтов, которых у меня три уже за плечами, не видела. И это важно.
Из того, чему вас учили, что оказалось особенно полезным?
Как мне кажется, важна была сама возможность диалога с писателями, с критиками. У нас вели курсы Майя Александровна Кучерская, Марина Львовна Степнова. Ещё Галина Юзефович, Дмитрий Быков*, Сергей Гандлевский. Лев Данилкин был моим рецензентом по дипломной работе. Это было очень-очень здорово. И дало мне, как кажется, какую-то широту мышления. И поддержку, понимание, что можно пробовать, экспериментировать. До этого про многое я думала «ой, нет, я туда не пойду, это не моё, это сложно, это непонятно». Вышка заряжает смелостью.
Как вы считаете, обязательно ли начинающему писателю получать профильное образование?
Нужна прежде всего литературная среда, возможность общения, обмена опытом. В Москве у писателя есть много таких возможностей – множество семинаров, мастер-классов, курсов, полезных мест, где можно получить обратную связь на свои тексты, на своё мировоззрение, где можно знакомиться с литературой у мастеров своего дела. Я не очень верю, что в литературе можно быть одному: не читать, не знать, что сейчас происходит, и просто писать и занимать некую нишу.
А образование – это точно не плохо. Не могу даже вспомнить среди людей, которые являются, на мой взгляд, хорошими, серьёзными авторами, тех, у кого бы не было никакого гуманитарного образования, будь то филология журналистика или литературные программы. Образование как минимум даёт большой список литературы, который надо освоить. Эти книги ты анализируешь, обсуждаешь, видишь, как это устроено, как работает. Если хочешь двигаться вперёд, нужно идти учиться.
Можно ли в России зарабатывать писательством?
Я полагаю, что нет. Из тех известных писателей, которых я знаю, единицы живут только литературным трудом. Точнее окололитературным: это не гонорары за романы, а гонорары за экранизации, за сценарии – очень много хороших писателей выросло из сценаристов. Или как Дмитрий Быков – он и там передачу ведёт, и здесь лекции, и дополнительные занятия у него, и участвует в жюри. Увы, в нашей стране, насколько мне известно, на одни гонорары от книг не протянешь. Может, внутри жанровой прозы есть такая возможность. Я говорю про фантастику, какие-то серии, которые занимают целые стеллажи в книжных магазинах. Но и то сомневаюсь.
Что бы вы посоветовали начинающим писателям?
Больше читать и читать разное, не только то, что нравится. Учиться видеть разное. Как в любом искусстве здесь может быть и то, что кажется непонятным, но важно научиться воспринимать разную литературу.
Можно ли в России зарабатывать писательством?
Я полагаю, что нет. Из тех известных писателей, которых я знаю, единицы живут только литературным трудом. Точнее окололитературным: это не гонорары за романы, а гонорары за экранизации, за сценарии – очень много хороших писателей выросло из сценаристов. Или как Дмитрий Быков – он и там передачу ведёт, и здесь лекции, и дополнительные занятия у него, и участвует в жюри. Увы, в нашей стране, насколько мне известно, на одни гонорары от книг не протянешь. Может, внутри жанровой прозы есть такая возможность. Я говорю про фантастику, какие-то серии, которые занимают целые стеллажи в книжных магазинах. Но и то сомневаюсь.
Что бы вы посоветовали начинающим писателям?
Больше читать и читать разное, не только то, что нравится. Учиться видеть разное. Как в любом искусстве здесь может быть и то, что кажется непонятным, но важно научиться воспринимать разную литературу.
И ещё как можно терпимее относиться к критике и обратной связи. Не воспринимать это как критику вас самих, а просто как отношение к тому, что вы произвели на свет. Как если бы вы приготовили вкусный пирог, а он кому-то не понравился. Здесь то же самое. Понятно, что вы вложили туда больше души, времени, тем не менее, это просто ваш продукт. Если он кому-то не нравится, это не значит, что вы плохой человек. Мне кажется, надо быть благодарным за любой комментарий, который получаешь, потому что в реальной жизни от читателя получить его очень сложно. У тебя есть всего один шанс с ним поговорить – через твой текст.
Наталия Янтер
Наталия Янтер
* Дмитрий Быков включен Минюстом в список физлиц, выполняющих функции иностранного агента.