Плюшевая антиутопия
На очередной встрече книжного клуба под руководством Галины Юзефович участники обсудили роман Дмитрия Захарова «Кластер»
На страницах «Кластера» государственные корпорации сражаются за производство редкого полупроводника арсенида. Когда-то давно советские ученые поместили его внутрь детских игрушек, и те неожиданно обрели сознание. Теперь мишки, жирафики и солдатики обитают в московском подземелье и по мере плюшевых сил борются за выживание в ожидании конца света и прихода Спасителя: обрывки человеческих разговоров и песен сложились в их сознании в своеобразную мифологию. Все усложняется тем, что на игрушки ведут охоту, чтобы изъять бесценный арсенид. О тяжелой доле зверят узнает один из сотрудников корпорации и решает их спасти. Впереди его ждут встречи с силовиками, роман с певицей, заговоры, предательства, побег в Америку и трагическая, как полагается, развязка.
При всей своей странности, мир «Кластера» гораздо ближе к нашей действительности, чем кажется на первый взгляд. В нем много сегодняшнего, болезненно реального: жадные корпорации, существующие за счет советских наработок, бессильные создать что-то новое, растраты бюджета, теракты, сопротивление, экстремисты. А о корпоративных войнах Захаров знает не понаслышке, ведь он руководил PR-подразделениями государственных и бизнес-структур. Кроме того, автор щедро снабжает роман приметами времени и культурными отсылками. То тут, то там звучат отголоски песен «Агаты Кристи», «Алисы» и Летова, путешествие игрушечных героев напоминает «Незнайку на Луне», а в их предводителе, плюшевом Мишке, легко узнать символ советской Олимпиады. Кажется, что активно используя эмоциональный интертекст, обращенный на ностальгические чувства читателя, Захаров старается сделать абсурдное, почти кафкианское пространство романа узнаваемым, если не родным для читателя.
Столкновение этих двух тем: бездушного и лживого мира корпораций и детского, ностальгически чистого мира игрушек, оказывается сердцем романа, и, к несчастью, добро в этом мире не торжествует. Плюшевый мишка бессилен перед бездушной капиталистической машиной, положительные мечтатели сдаются под напором деятельного зла. Но, в конце концов, стоит ли ждать от антиутопии хорошего финала?
Впрочем, с жанровым определением романа, который критики окрестили «офисной антиутопией», есть вопросы. Полифоническая густота тем, идей и образов, которые предлагает читателю Захаров, не помещается в строгие рамки жанра. Кроме того, Захаров активно использует в романе смысловые лакуны — оставляет возможность додумывать, догадываться о том, что и почему происходит с героями. С одной стороны усиливая жутковатую атмосферу и без того пугающе нелогичного мира, с другой заставляя читателя сомневаться, куда он бесконечно попадает: в хитроумные капканы авторского замысла или же в бездонные сюжетные дыры. Не помогает это и в определении жанровой принадлежности «Кластера»: для того, чтобы причислить его к антиутопиям не хватает подробного, четкого описания его миропостроения и мирофункционирования.
Закончить хочется, в отличие от Захарова, на ноте положительной: роман, пусть и неоднозначный, прямо как его плюшево-трогательные герои обладает каким-то мощным, редким источником энергии, который и побуждает читателя пробираться сквозь пугающий, странный и не до конца понятный мир, в надежде, что добро победит.