Существуют ли эпохи, когда культуре приходится легко?
События 24 февраля 2022 года так или иначе повлияли на всех россиян. Писатели исключением не стали: многие начинающие и профессиональные авторы столкнулись с вызовами времени, как внешними, так и внутренними.
В ответ на эти вызовы 27 мая в НИУ ВШЭ при участии Creative Writing School состоялся круглый стол на тему «Учимся писать заново? Актуальные проблемы creative writing», посвященный литературным стратегиям писателей, поэтов, критиков в поворотные моменты разных исторических эпох. Как исторические перемены влияют на литературу на уровне жанра, стиля, системы персонажей? Действительно ли в изменившихся реалиях нужно учиться писать заново — и если да, то какие писательские стратегии стоит взять на вооружение?
Свои ответы на эти вопросы дали поэт, эссеист, филолог, переводчик Ольга Александровна Седакова , критик, заместитель главы журнала «Знамя» Наталья Борисовна Иванова , поэт и эссеист Лев Семенович Рубенштейн , критик, преподаватель НИУ ВШЭ Галина Леонидовна Юзефович , писатель, критик, преподаватель НИУ ВШЭ Александр Николаевич Архангельский , писатель и преподаватель НИУ ВШЭ Марина Львовна Степнова , сценарист, организатор проекта «Полка», критик Юрий Геннадьевич Сапрыкин . Модератором дискуссии выступила писатель, академический руководитель программы «Литературное мастерство» Майя Александровна Кучерская .
Дискуссию открыла Ольга Седакова с сообщением «Жизнь научит». Ольга Александровна сказала, что любые заранее принятые решения о писательских стратегиях сейчас представляются ей неуместными. Вместо этого она предлагает слушать то, что происходит, и слушать себя самого, и, может быть, из этого и возникнет решение — прежде всего того, как жить, и потом уже — как писать. Что же касается самого письма, то о нем Ольга Александровна предпочитает говорить не как писатель, а как читатель.
«Как читателю от того, кто пишет, мне требуется определенная простота. Не простецкость, не упрощение, а простота отношения говорящего к тому, о чем он говорит. Двусмысленность, ирония, которой была полна вся позднейшая словесность, теперь прозвучит совсем дико и некрасиво».
Наталья Иванова посвятила своё сообщение писательским стратегиям в другую эпоху, тоже переломную и тяжелю для развития культуры, хотя, как заметила Майя Александровна, «непонятно, существуют ли в принципе такие эпохи, когда культуре приходится легко».
Юность Натальи Борисовны пришлась на период конца 60-х–начала 70-х годов — начало того времени, про которое Фазиль Искандер скажет: «Время, в котором стоим», и которое уже в нашу эпоху назовут эпохой застоя.
В то время были писатели, которые публиковались, используя долгосрочные стратегии. Эти стратегии у разных авторов складывались по-разному. Например, в повести Юрия Трифонова «Дом на набережной», написанной в самые глухие годы эпохи застоя, ни разу не употреблялись слова «Сталин» и «сталинизм». Вместо этого Трифонов стратегически выстроил книгу так, что, ничего не называя и не пользуясь никаким эзоповым языком, объяснил саму атмосферу времени.
Совершенно другой писательской стратегии придерживался Фазиль Искандер, блестяще владевший различными литературными формами, от фольклора до выработанного в тесном контакте с шестидесятниками эзопового языка, замешанного прежде всего на смехе.
«Я думала, почему сегодня среди молодых авторов нет того, кого можно было бы назвать новым Зощенко? Сейчас тяжелое, темное время, и, конечно, пишут в основном мрачные вещи. Но смех противостоит страху».
Майя Александровна отметила, что еще одна, третья стратегия преодоления молчания — это стратегия критика, который разбирает литературу и, размышляя о ней, помогает обществу формулировать важные для себя ощущения.
Совсем другим путём в литературе шёл Лев Рубинштейн. Лев Семенович, как и его ближайшие друзья и коллеги, начал литературную деятельность на рубеже тех же 60-х–70-х годов. При этом они изначально не планировали публиковаться в СССР, на этом и строилась их стратегия и поэтика — писать так, чтобы опубликоваться в принципе было невозможно.
Лев Рубинштейн подчеркнул, что здесь важна не столько проблема самого письма, сколько институциональности: существовала вторая культура, где тексты бытовали не таким образом, как у подцензурных советских авторов, даже хороших.
«Когда кто-то читал рассказ или стихи, если ты хотел максимально его принизить, ты ему говорил: “Старик, что ты такое написал? Это же хоть завтра печатать можно”. Это была уничижительная абсолютно характеристика».
Лев Семенович отметил, что, хотя новые наступившие времена и не похожи на позднесоветские, они рифмуются с ними чувством отчаяния и ощущения, что это никогда не кончится. И тем не менее, как напомнила Майя Александровна, советская эпоха, которая, казалось, будет длиться всегда, всё-таки закончилась — стоит помнить об этом, для писателей и поэтов очень ценно ощущение исторической перспективы.
Затем наступила очередь Галины Юзефович. Галина Леонидовна рассказала, что за последние три месяца многие авторы делились с ней своим новым писательским опытом. Поначалу у всех было ощущение, что все поменялось, что мир теперь другой, однако это ощущение продлилось совсем недолго.
«Вскоре профессиональные и начинающие писатели начали говорить мне буквально следующее: “А ведь на самом деле то, что я пишу, не изменилось”. Тот, кто писал реалистическую прозу, продолжил ее писать, тот, кто писал фантастику, продолжает писать фантастику».
Можно было бы обвинить писателей в отсутствии эмпатии. Однако Галина Юзефович предложила вместо этого вспомнить, что в последний раз разговоры о том, что все изменится и будут совсем другие книги, мы слышали 2 года назад, когда началась пандемия COVID-19, и у всех возникло ощущение, что мы увидим множество текстов, посвященных коронавирусу. Однако по прошествии двух лет единственный текст, напрямую порожденный пандемией, — пьеса Евгения Водолазкина «Сестра четырех».
Это не значит, что пандемия совсем не сказалась на литературе — писатели живут в реальности, она не может на них не влиять. Другое дело, что литература на самом деле так не работает — нам кажется, что она откликается на вызовы времени, но это не так. Литература — искусство медленного реагирования.
По словам Галины Леонидовны, худшее, что сегодня может сделать писатель — это принять то или иное решение: перестать писать, отложить то, что начал писать, потому что ему кажется, что сейчас это не ко времени — ведь, когда роман будет написан, время опять будет другим, точно не таким, как сегодня.
Своими размышлениями о писательских стратегиях в изменившиеся времена поделился Александр Архангельский. Александр Николаевич сказал, что не может никому советовать конкретных поведенческих моделей. Внутреннее же решение, которое он принял для себя, — это заранее провести черту между тем, что он готов пообещать, а что нет.
«Я могу пообещать, что друзей не сдам, не скажу того, чего не думаю и не подпишу того, за что не готов отвечать. А готов ли я на героизм и хождение по амбразурам? Я не знаю. Самое ужасное — пообещать быть героем и им не стать. Лучше обещать только то, в чем ты до конца уверен».
Что касается стратегий письма, то универсальной стратегии не существует. Кому-то в новую эпоху проще полностью измениться, как дадаистам, ответившим на газовые атаки переживанием нового слова, лишенного предметности, а кому-то проще продолжать писать реалистические романы. Главное при этом, как считает Александр Николаевич, не пытаться втискивать публицистику туда, где она не к месту.
С другого ракурса на обсуждаемые проблемы взглянула Марина Степнова. В начале выступления Марина Львовна присоединилась к тем, кто сказал, что, если вы уже начали что-то писать, нужно продолжать это делать. Если же вам хочется говорить о том, что происходит здесь и сейчас, то лучшим решением будет писать стихи, потому что стихи — это эмоции. Настоящая же, большая проза требует дистанции.
«Все чувства, которые вы сейчас испытываете, мешают вам писать настоящую прозу о том, что происходит сейчас. Писатель должен быть “над” или хотя бы “сбоку”, он должен быть “вне”, а когда вы испытываете сильные эмоции и потрясения, быть “над” и “вне” вы просто не можете».
Марина Степнова напомнила о том, что послевоенная проза в СССР стала появляться спустя десятилетия после Великой Отечественной Войны, а также о книге В. Г. Зебальда «Естественная история разрушений» — попытке осмыслить, почему 98-миллионный немецкий народ, переживший войну и бомбежки, об этом молчал.
Марина Львовна посоветовала: если вы хотите написать прозу о том, что происходит, не делайте это немедленно — сейчас время для сбора материала. Собранные факты должны отражать происходящее всесторонне, ведь большой писатель не малюет черной и белой краской, и подобие настоящего мира в произведении получится только в том случае, если в нем будет разная оптика.
Завершающий доклад Юрий Сапрыкин начал с цитаты из письма писателя Виктора Астафьева критику Валентину Курбатову, которое тот написал во время работы над своим романом «Прокляты и убиты» о Великой Отечественной Войне.
В этом письме Виктор Астафьев критикует литературу, написанную об этой войне до него — литературу, показавшую войну глазами тех, кто прошел через войну, написанную хорошими писателями: Баклановым, Кондратьевым, Курочкиным.
«Обрушиваясь на них, Астафьев на самом деле обрушивается на самого себя. Он обнаруживает, что главное искушение, стоящее перед ним, — это написать книгу, которая уже написана, книгу, которая честно пыталась передать этот невоплотимый в словах опыт, но остановилась на полпути».
Юрий Сапрыкин подчеркнул, что дело еще и в исторических нарративах, существующих в уже готовом виде. Про те события, что мы переживаем сейчас, таких готовых нарративов, в которых очень точно расставлены акценты, произнесены все приговоры, определены правые и виноватые, уже несколько, и по ним очень легко двигаться, поэтому все мы рискуем написать книгу, которая по умолчанию пишется нашим окружением, языком, культурой прямо сейчас.
Майя Александровна подвела итоги дискуссии, сказав, что в соавторстве спикеры составили для каждого литератора сегодня замечательный план, который принимает разные возможности писательских стратегий, никакая из них не хуже другой, за каждую все равно нужно будет отдать свою цену, подцензурный автор будет тяготиться умолчаниями, неподцензурный отсутствием широкой читательской аудитории:
«Главное — написать свою книгу, а не чужую, а как ты ее напишешь, какую дорогу выбрав — это не важно. Важно не осудить другого за то, что он пошел другой дорогой, пойти против всех нарративов, рассказать о любви, о войне, о предательстве, о дружбе, о том, о чем литература говорит уже тысячелетия, но рассказать так, как никто и никогда прежде не рассказывал».
Сева Иванов