«Для меня поэзия всегда была предельным способом бытия»

Анна Зиновьева, студентка 2 курса «Литературного мастерства» и автор «Многобукв», поговорила с поэтом и прозаиком Аллой Горбуновой о преподавании литературного мастерства и взаимодействии со студентами

Демократизация литературного процесса в России продолжается. Часто можно услышать насмешливые выпады в адрес писательских курсов о том, что «толстоевскими не становятся, ими рождаются». Но действительно ли так плохи литературные мастерские и можно ли научить писать? 

Мы поговорили с поэтом, прозаиком, преподавателем CWS и ВШЭ Аллой Горбуновой о том, как она начала преподавать на курсах литературного мастерства и как взаимодействие со студентами повлияло на ее мнение о преподавании творческого письма. 

---

Алла, вы начинали писать и учились без курсов, пришли в прозу из поэзии, расскажите, пожалуйста, есть ли у вас какой-то универсальный инструмент (или техника) письма, сформированный вашим личным опытом?

Мне кажется, я в своих текстах применяю каждый раз новый подход, новые творческие решения. Когда я начинаю писать что-то новое, у меня нет чувства, что я знаю, как писать текст. И даже мой прошлый опыт в этот момент не работает, это каждый раз открытие.

Для меня процесс создания прозы очень похож на то, как я пишу стихи. Объяснять свои стихи считается дурным тоном. И я так же чувствую, что это неправильно — пытаться объяснять, как написана моя проза. Просто потому что это действительно получается спонтанно.

Расскажите, как вы стали преподавателем творческого письма?

До 2021 года я не преподавала ничего, связанного с творческим письмом, и совершенно не представляла, как может быть устроен такой процесс. Честно говоря, я, наверное, и не знала, что такие школы есть. Летом 2021 года мне предложили прочитать авторский курс в Московской школе новой литературы (далее – МШНЛ) и одновременно в НИУ ВШЭ. Изначально я предполагала, что и там и там речь идет скорее о теоретическом курсе. Курс в МШНЛ начался первым, предварительно я проводила собеседование со студентами и обнаружила, что студенты хотят, чтобы курс был не только теорией, они хотели также творческих заданий и обсуждения работ. 

С началом курса в ВШЭ я  поняла, что и там у студентов тоже есть запрос на творческие задания. Мне понятно, почему такой запрос есть. Когда значительная часть курса посвящена обсуждению творческих работ, акцент с лектора смещается на студентов, появляется возможность уделить каждому слушателю больше внимания. Для меня контакт и творческое взаимодействие со студентами во время курса имеют первостепенное  значение.

Учитывая, что вы преподаете на литературных курсах CWS и в ВШЭ, напрашивается вывод, что в какой-то степени вы разделяете мнение о том, что можно научить писать. Или это невозможно? И можно лишь помочь студенту?

Я считаю, что, конечно, невозможно научить человека писать. Меня пугает мысль, что ко мне на курс может прийти слушатель, который ожидает получить технические навыки письма. Чтобы мы писали на доске: вот начинать нужно так, середина должна быть такая, финал вот такой. В тех случаях, когда у меня была возможность пообщаться со студентами до начала курса, я объясняла, что мой курс совсем не про это.

Творческие способности – это естественные способности человека. Это не то, чему можно научить. Это то, с чем можно очень аккуратно помочь. В какой-то степени я рассчитываю на понимание со стороны студентов – я не могу в прямом смысле научить их писать. Здесь роль преподавателя другая – для меня важно не обучить навыкам творческого письма и технике, а гораздо важнее создать живое общение, атмосферу, среду, диалог, творческое пространство, в котором способности каждого будут развиваться и раскрываться. Тут моя роль заключается в выстраивании такого пространства и отношений, которые будут способствовать творческому росту, в обратной связи, в возможности чем-то поделиться. А все, что делает человек, то, как он учится, приобретает творческий опыт, он делает исключительно сам. Я абсолютно твердо знаю: если студенты чему-то научились во время моих курсов, то это в первую очередь их заслуга, а я — всего лишь проводник. 

Если сравнивать CWS и ВШЭ – есть ли какое-то отличие в учебном процессе для вас, как для преподавателя?

В CWS и ВШЭ я преподаю совершенно разные курсы. В ВШЭ я читаю курс «Философия и литература», а в CWS прошлой весной провела курс «Пишем о личном». Тематика курса очень многое определяет, например, в ВШЭ курс более теоретический, и, поскольку он посвящен философии, более сложный для восприятия. Людям бывает проще пытаться представить философскую мысль в виде тезисов, но философское мышление устроено по-другому, с ним это не работает. Поэтому работа на этом курсе предполагает большую готовность к встрече с философским мышлением и материалом, нежели на курсе CWS «Пишем о личном». После окончания аспирантуры я несколько лет преподавала философию в вузе, и я очень рада сейчас возможности читать свой авторский курс, посвященный философии и литературе, – в нём сходятся многие важные для меня и как для автора, и как для исследователя темы. 

Но я не могу сказать, что у меня есть какие-то предпочтения. Мне одинаково интересно преподавать в CWS и ВШЭ, просто это немного разные форматы обучения. В любом случае основное – это то, как складывается общение на курсе и творческое взаимодействие. Это тот процесс, который нельзя предугадать и который не предопределен тем местом, где проходит обучение.

В декабре 2021 года разгорелась заочная дискуссия Майи Кучерской (писательница и академический руководитель программы “Литературное мастерство” в ВШЭ) и Константина Мильчина (российский литературный критик и журналист), какая у вас позиция в этом вопросе?

У Константина Мильчина в этой дискуссии есть очень эмоциональный абзац о том, какие чувства нужно испытывать, чтобы относить себя к имеющим право написать книгу. Я думаю, школы творческого письма совсем не об этом. На такие курсы приходят люди с совершенно разным опытом и запросами. С одной стороны, приходят авторы, у которых уже большой творческий опыт, и им нужно сориентироваться здесь и сейчас, подумать о том, куда двигаться дальше. Но также приходят люди, которые просто хотят открыть эту дверь и посмотреть – а что же там? Мне кажется, ключевой момент таких курсов – создание пространства, которое может помочь человеку не столько с техническим обучением письму, сколько с осознанием себя и своих интересов и возможностей в мире языка и литературы.

Если бы этот вопрос мне задали год назад, у меня были бы большие сомнения, зачем же это все. Но на практике я обнаружила, что смысл в обучении, безусловно, есть. Я говорю, конечно, о том, как и что происходит именно на моих занятиях, не могу отвечать за других. Если бы подобного ощущения смысла происходящего не возникло, я бы просто не стала продолжать. Смысл не в том, чтобы все стали писателями. Смысл – в творческом взаимодействии. То, что человек может вынести из такого взаимодействия, — не обязательно исключительно навыки письма. Это вещи, которые касаются любви и смелости, потому что творчество – это и школа мужества. Для меня это всё, скорее, про внутреннюю свободу (как в творческом процессе, так и за его пределами, хотя никаких пределов у него и нет) и о том, что этой внутренней свободы может становиться больше, благодаря тому, чем мы там со студентами занимаемся на семинарах.

Возможно, человек найдет в себе силы написать только один, два рассказа, в которых светится живой лучик, но эти рассказы могут помочь ему пройти через самые страшные и темные лабиринты жизни.

Last but not least – вы сейчас (в текущей ситуации) пишете? Что вам помогает?

Я глубоко переживаю то, что сейчас происходит в мире. Но для меня поэзия и творчество вообще – это не надстройка над нормальной, благополучной и комфортной жизнью. Я всегда считала, что поэты, независимо от того, падают бомбы или нет, пишут перед лицом каких-то абсолютных, предельных вещей. Для меня поэзия всегда была предельным способом бытия.


Анна Зиновьева