«Писатель обладает способностью смотреть не только с позиции собственного "я"»

Анаит Григорян — писательница и переводчица с японского. Мы поговорили с Анаит о ее творчестве, японской культуре и о том, как объяснить японцам, что такое «бабка» и «паленая водка».

В 2019 году в издательстве «Эксмо» был опубликован роман Анаит «Поселок на реке Оредеж», в 2021 г. в издательстве «Inspiria» — роман «Осьминог», действие которого происходит в Японии. А в ноябре этого года вышел перевод Анаит еще одного японского бестселлера — романа Котаро Исаки «Кузнечик». 

---

Анаит, как вы думаете, фокус и взгляд на мир у писателя чем-то отличается от взгляда обычного человека? Можно ли развить в себе особое писательское видение?  
Я отвечу только про себя лично. Мне представляется — да, несомненно, восприятие мира у человека, занимающегося литературой и сочинением историй, несколько иное. В психиатрии есть такое понятие — «деперсонализация», если точнее, «синдром деперсонализации-дереализации». Это патологическое состояние, при котором человек ощущает, будто находится не в своем теле и смотрит на окружающий мир и происходящее в нем как бы со стороны или находясь за непроницаемой преградой. Однако если говорить о здоровой психике, мы нередко ассоциируем ту или иную склонность с патологией, как ее крайним выражением.

У писателя, как мне представляется, подобная особенность — нередко часть его оптики. Писатель обладает способностью смотреть не только с позиции собственного «я»; фокус его зрения смещен, он находится как бы немного в стороне. Но, в отличие от человека с истинной деперсонализацией, который отделяется от своего «я», писатель находится одновременно в двух этих фокусах, оценивая мир не только индивидуально, но с разных точек зрения. 

   

Давайте поговорим о вашем романе «Поселок на реке Оредеж». Почти для всех читателей знакомство с вами, если оно будет сделано хронологически, начнется с него. Что из него мы узнаем о вас важного, как о писателе?
«Поселок на реке Оредеж» — очень важный для меня текст, самый личный из всего, что было мною написано, потому что многое в этой истории связано с историей моей жизни, моего детства. Я часто получаю отзывы, что текст очень тяжелый, трагический, что в нем слишком безжалостно-достоверно описано время — 90-е годы — и разруха, в которую была погружена наша страна. Но я скажу: самые тяжелые моменты, которые случались в реальности, из текста я исключила. Я постаралась максимально смягчить то впечатление, которое текст будет оказывать на читателя, поскольку в мои задачи как автора не входило читателя шокировать.

Есть еще один важный момент — этот текст изначально не предполагался для публикации. В издательство рукопись попала благодаря моему другу, писателю Даниэлю Орлову, который прочитал ее и, ничего мне не сказав, передал в издательство «Эксмо». Я писала этот роман во многом для себя, стремясь сохранить память о тех временах, которые, несмотря ни на что, мне дороги, так как это время моего детства, связанное с моей покойной ныне бабушкой. Я ее очень любила. 

Не могу сказать, что я была бы менее откровенна, если бы понимала, что текст будет опубликован. Скорее, я просто меньше следила за строгостью композиции. Поскольку я изначально не задавалась целью написать роман с какой-то жесткой конструкцией сюжета, в итоге получился многослойный текст, где происходит переплетение разных временных промежутков. Время в нем не линейно, нет заданной, считываемой с первого взгляда структуры. Мне это понравилось, потому что в произведении больше свободы, чем в выверенном, жестком конструкте, где завязан каждый узелок и нет никаких сюрпризов для читателя.

 

Расскажите, как произошел переход к погружению в японскую культуру — к роману «Осьминог» и переводам с японского.  
Наверное, нужно начать с того, что я не выбирала Японию, Япония каким-то образом выбрала меня. В течение многих лет, если не всей моей жизни, Япония неотвратимо возникала практически всюду, куда бы я ни отправилась. Я не сказала бы, что у меня изначально присутствовала сильная тяга к японской культуре. Но я с детства, действительно, очень любила японскую литературу, и, наверное, перечитала все, что было переведено в советские времена — произведения Акутагавы Рюноскэ, Кобо Абэ, Осаму Дадзая, Дзюнъитиро Танидзаки… в более поздние годы был переведен мой любимый Юкио Мисима. Я с огромным интересом читала все эти книги, но не планировала тогда учить японский язык или отправиться в Японию. Я также очень любила японский кинематограф — классические фильмы Акиры Куросавы, которые, в принципе, были сняты во многом для западного зрителя. Потом начала смотреть аутентичных японских режиссеров.

Но японским языком я занялась всего четыре года назад, по предложению моего друга и коллеги, господина Эйскэ Такады, который приезжал в Санкт-Петербургский государственный университет на стажировку в докторантуру. Он — русист, исследователь русской литературы, главным образом творчества Антона Павловича Чехова. Здесь он находился в течение года, а сегодня является профессором русской литературы в Университете Кобе (Япония) и переводчиком моих книг на японский. В то время я по мере сил помогала ему в изучении русского языка, мы посетили огромное количество постановок пьес Чехова.  Когда он уезжал, мы с моей лучшей подругой пообещали приехать к нему в Японию — и сдержали обещание. Так я там оказалась сразу не как туристка — мы поехали сами, так как понимали, что в стране нам понадобится определенная свобода передвижения. Когда мы встретились с нашим другом, он предложил нам попробовать изучать японский язык.

Вернувшись из первой поездки, мы с подругой нашли преподавателя, стали посещать занятия, и уже во вторую поездку в Японию Такада-сэнсэй попросил меня прочитать лекцию для его студентов о творчестве Чехова. Я немного позанималась с японскими студентами — и все постепенно стало складываться, как пазл, как некая осмысленная картина. Конечно, не было одного события, все определившего, — все произошло постепенно, органически.

Что касается романа «Осьминог», то в 2019 году, приехав в Японию, я вновь встретилась с Такадой-сэнсэем, и в свободный от работы день мы поехали на остров Химакадзима. Остров находится в префектуре Айти и пользуется некоторой популярностью для внутреннего туризма, но в целом он не слишком известен. Мы отправились на Химакадзиму, думая погулять, но в итоге бо́льшую часть времени мы либо мокли под дождем, либо заходили во всякие ресторанчики, заведения для местных. Я в то время искала место действия для нового романа, но на тот момент не была на сто процентов уверена, что история будет происходить в Японии. Однако когда я оказалась на острове Химакадзима, у меня мгновенно возникло ощущение — «Вот оно!». Посмотрев на людей, которые меня окружали, я поняла, что хочу рассказать их истории — истории, которые никогда не случались в действительности, но я уже знала, какими они будут.

Позже в том же году я приехала в Японию специально, чтобы собрать материал для книги. Провела несколько дней на острове, беседуя с людьми и собирая фотоматериалы. Была проделана довольно большая подготовительная работа, включавшая в себя чтение материалов непосредственно об этом острове, общение с людьми, и т.д. Вернувшись в Россию, я продолжила — искала информацию про остров, про быт людей, много общалась с друзьями-японцами. Здесь вновь все сложилось по какой-то ведомой одной лишь Судьбе схеме. Это не было моим волевым решением.

  

Хотела спросить о приеме, который я бы назвала антропологическим, приводящим к де-экзотизации набранного вами материала — в романе «Осьминог» много сносок и пояснений о культуре и быте Японии, об особенностях языка. Такие сноски создают желаемый эффект погружения или, наоборот, отстраняют от текста — ведь в них нужно заглядывать, отвлекаясь от сюжета. Можно ли написать о такой экзотической стране, как Япония, без использования этого принципа?
Думаю, да, несомненно, можно написать о Японии, не прибегая к таким сложностям. Мой текст содержит большое количество слов и понятий, которые я не «одомашнивала» в переводе. Я записала их именно так, как они звучат в японском языке, и это требовало пояснений. Сноски можно вовсе не читать. Если читатель хочет получить дополнительную информацию — он может в них заглянуть. Я люблю делать дополнительные пояснения что в собственных текстах, что в переводах. Не думаю, что объяснение понятий и выражений как таковых способствует погружению в культуру. Я считаю, это скорее выполняет обучающую роль — кому-то это нужно, кому-то — без надобности.

Мне было важно отразить ментальность, поведение живущих на острове людей. Что касается отношений с культурой, отношений с людьми, сложно отвечать на вопросы по поводу иного мышления японцев — этой «загадочной японской души», о которой меня часто спрашивают. Я помню, как однажды на встрече с читателями, когда я честно ответила на этот вопрос, что мне на самом деле было изначально легко и дружить, и работать с японцами, а подчас понять японцев мне легче, чем соотечественников — одна женщина из зала возмущенно воскликнула: «Вы все врете, они совсем не такие, как мы!». Возможно, многие с ней согласятся, и я готова допустить, что в целом она даже права. Но мне всегда казалось очень понятным то, что происходит в японских книгах и фильмах, и мне легко общаться с японцами — может быть, просто в силу особенностей характера, или я действительно, как говорят многие мои японские друзья и коллеги, в прошлой жизни жила в Японии. Так или иначе, Япония всегда останется для меня «вторым домом» после России.

 

Вы сами переводите японские романы, и ваши тексты также переводятся на японский. Можете ли вы сравнить эти запросы: в Японии на тексты русских авторов, а в России — на переводы японских?
Что касается переводов русских авторов в Японии, с этим все сложно. Не могу сказать, что современная русская литература активно переводится на японский язык. Число переведенных книг минимально. Например, романы Виктора Пелевина — да, есть переводы на японский, но большой популярностью они не пользуются. У Пелевина в текстах чувствуется сильное влияние дзэн-буддизма, но японцам не очень интересна перцепция их духовной практики в другой стране — им гораздо интереснее читать про иной уклад жизни, узнавать что-то новое о людях «на другом краю Света».

Например, «Поселок на реке Оредеж», который был переведен на японский язык, как и цикл рассказов «Долгое лето», который на русском публиковался лишь в журнальном варианте, — это японцам интересно. Им было любопытно узнать о жизни в России в 1990-е годы, потому что они знают — в это время у нас происходило что-то невообразимое, удивительное и трагичное. Некоторые из моих японских знакомых учили русский язык именно в «лихие 90-е», находясь в России, и многие из них благодарны тогдашнему руководству страны за то, что Россия стала открытой для иностранцев. Но при этом они прекрасно осведомлены о тяжелой ситуации, в которой оказалась наша страна после крушения Советского Союза.

Конечно, хотелось бы, чтобы книг о России переводилось больше, но хотя связи с русскими издательствами крепкие, они направлены больше в другую сторону — в сторону переводов японских бестселлеров в России. Есть также сложности с переводом художественных текстов с русского на японский.

Иными словами, запрос существует, вопрос только в том, как его реализовать. У переводчика «Поселка на реке Оредеж» то и дело возникали вопросы, как передать, например, слово «досточки», которое бабушка героинь употребляет вместо слова «доски», что такое «щеколда» или «паленая водка», почему «бабушку» называют «бабкой», а «тетю» — «теткой», и так далее. Сложности вызывают и многие идиомы: мы не задумываемся, что при переводе, скажем, на европейские языки нужную идиому подобрать гораздо проще, чем при переводе на японский, а выражения вроде «Испугали ежа голой жопой» вообще требуют отдельных пояснений.

 

Расскажите, пожалуйста, о работе над переводами японских бестселлеров: как происходил отбор, как велась сама работа над переводом — насколько я понимаю, она была очень трудоемкой. Каковы особенности работы именно над переводами японских текстов? Насколько интенсивно сейчас переводится японская литература и кто решает, что будет переводиться?  
На данный момент мною переведены книга классика японской мистики Нацухико Кёгоку «Лето злых духов. Убумэ» (в оригинале — «Лето убумэ») и два романа известного автора детективов и триллеров Котаро Исаки — «Поезд убийц» (в оригинале — «Божья коровка») и «Кузнечик». Все началось с того, что я заинтересовалась творчеством Нацухико Кёгоку — писателя, очень популярного у себя на родине, но практически не известного за ее пределами, исключая Китай и Корею. Я обратилась в издательство «Эксмо» с предложением перевести и издать роман Кёгоку-сэнсэя, подготовила все необходимые для этого обоснования, и книгой заинтересовался редактор Отдела остросюжетной литературы Владимир Хорос, с которым меня любезно познакомила моя редактор Юлия Селиванова. Собственно, я планировала перевести только книгу Кёгоку-сэнсэя и на этом остановиться, поскольку невозможно совмещать работу писателя и переводчика — каждая из них поглощает все свободное время. Для меня это был своего рода эксперимент: мне хотелось познакомить российских читателей с книгой, которая, будучи изданной в Японии в далеком 1994 году, стала настоящей революцией в жанрах детектива, мистики и хоррора и оказала огромное влияние на современную японскую литературу. Помимо прочего, книги Кёгоку-сэнсэя очень объемны (в Японии их шутливо называют «книги-кирпичики») и написаны сложнейшим языком — возможно, в этом причина того, что зарубежные издательства не берутся за их переводы. Проще говоря, никому не захочется потратить год на перевод одного романа, если за это же время можно перевести пять романов других авторов.

Когда я обратилась в издательство, Владимир Хорос предложил мне поработать над комедийным триллером Котаро Исаки «Поезд убийц», пока шли переговоры с японским книжным гигантом «Коданся» (Kodansha Ltd.) о покупке прав на «Лето убумэ». Насколько я поняла, книге Котаро Исаки просто «не повезло» — для нее не нашлось свободного переводчика, а издательству срочно требовался русский текст, поскольку по издательскому плану подходили сроки публикации. Я согласилась поработать над романом Исаки-сэнсэя, поскольку он, в отличие от предложенной мною книги, написан довольно простым современным языком. Работая над переводом, я открыла для себя нового замечательного писателя, поскольку раньше с творчеством Исаки-сэнсэя знакома не была, и предложила издательству приобрести права также на роман «Кузнечик», события которого служат своеобразной предысторией к «Поезду убийц».

В целом, как я уже упоминала, в России весьма высок спрос на японскую литературу — как классическую, так и современную, жанровую, и издательства заинтересованы в том, чтобы открывать новых авторов. Я рада, что русские читатели очень тепло приняли книги как Нацухико Кёгоку, так и Котаро Исаки. «Поезд убийц» был недавно переиздан в связи с выходом на экраны голливудского фильма «Быстрее пули» с Брэдом Питтом в главной роли. Насколько мне известно, издательством «Эксмо» уже приобретены права на новый роман Котаро Исаки, являющийся заключительной частью трилогии, включающей «Кузнечик» и «Поезд убийц». Пока не могу сказать, буду ли именно я его переводчиком. На данный момент у меня нет переводческих планов, я бы хотела сосредоточиться на собственном творчестве.


Беседовала Юлия Савиковская