«Опыт человека и память — это на самом деле то, что растворено в его мифе»
1 февраля на Старой Басманной в рамках проекта «Литературные среды» состоялась встреча с писателем и литературоведом Евгением Водолазкиным
На новой «Литературной среде» говорили о новом романе Евгения Водолазкина «Чагин», о теме памяти в современной литературе, о мифе, писательском профессионализме, и, конечно же, о Петербурге. Модерировала встречу Галина Леонидовна Юзефович, литературный критик и преподаватель НИУ ВШЭ, также в беседе принимала участие филолог, редактор и издатель Евгения Водолазкина — Елена Данииловна Шубина.
Аудитория быстро заполнялась людьми, пришли на встречу не только магистранты ВШЭ, но и почитатели творчества писателя. Как справедливо отметила писатель и руководитель программы «Литературное мастерство» Майя Александровна Кучерская, представляя гостя аудитории: «Наступил тот момент в жизни писателя, когда про него не нужно ничего объяснять». Стенд с книгами Евгения Германовича и количество пришедших людей только подтвердили ее слова.
Самое время говорить о памяти
Началась встреча с разговора о теме памяти в современной литературе и о том, как Евгений Германович Водолазкин и его роман «Чагин» встраиваются в целую плеяду современных писателей, которые обращаются к теме памяти в своей прозе. Евгений Германович рассказал, что для него есть несколько очень связанных тем: время, история, память, опыт и миф: «Я писал о времени, писал об истории, пришлось писать и о памяти. И, конечно же, о мифе. Мой роман скорее о памяти как мифе. Я думаю, что сейчас как раз самое время поговорить об этих явлениях в литературе. Если раньше мы договаривались, что черное — это черное, белое — это белое, то в нынешней ситуации тема памяти необычайно важна». Для романа «Чагин» писателя консультировал нейрофизиолог Александр Яковлевич Каплан, который говорил, что не то, что память, зрение у людей — разное. «Человеческое зрение так устроено, что видит привычное и ожидаемое, и не видит того, что было, но чего не ожидалось. И сейчас, мне кажется, все видят совершенно разное. Поэтому самое время говорить о памяти».
Давайте что-то забывать
«Память Чагина — большое бедствие, так как она сопровождается невозможностью забыть. Память существует только на фоне забвения, как слово существует на фоне молчания». – продолжал Евгений Германович, уточнив, что подразумевает здесь не только память, но и всякое свойство, выраженное в абсолютном виде, потому как абсолют не только невыносим, но и невозможен. Здесь писатель вернулся к вопросу об опыте. Он обозначил, что опыт — осмысленное явление, а без осмысления человек не развивается как личность. «Человеческая психика устроена разумно: что-то неприятное лишается эмоциональной памяти. Но Чагин на протяжении всей жизни чувствовал свое предательство так же сильно, как в день, когда это свершилось. Так что давайте что-то забывать.»
Чагин выстрадал право дать вместо жизни миф
Была на встрече затронута тема предательства и стукачества, которая также отражена в романе. Галина Леонидовна назвала предательство Чагина оправданным и уточнила, стремился ли к такому оправданию Евгений Германович и соразмерно ли наказание в виде вечного переживания совершенного деяния с самим деянием Чагина.
«Невозможность забыть, по видимости, и есть ад,» — ответил писатель, процитировал Соломона и рассказал о влиянии отсутствия опыта на выбор человека, на выбор Чагина. Юность и неопытность Чагина — это и есть смягчающие обстоятельства. «Чагин начинает писать поэму "Одиссей", в которой излагает свою жизнь без того, что его мучило все эти годы. Он выстрадал право дать вместо своей жизни миф. Это немного провокативный и спорный сюжет. Но мне хотелось его дать. Потому что миф — это форма забвения. Чагин пишет для того, чтобы избавиться от воспоминаний. Мне его очень жалко.»
Двойничество у меня повсюду
Позже зашла речь о двойниках Чагина и о втором образе предателя в романе — Альберте. Альберт в отличии от Чагина не испытывает мук совести и живет счастливо. Евгений Германович пошутил, что тут он «развернулся по полной программе» и увлекся темой двойничества: «По линии двойников я как-то сильно уступал среднему литератору. В «Чагине» двойничество у меня повсюду: Дина и Тина, Чагин и Шлиман. Шлиман, например, родственник со стороны "Одиссея"».
Рассказывая о Шлимане и о других героях романа, Евгений Германович неизменно возвращался к разговору о мифах. «Шлиман — это гений мифа. Он создает миф о себе. Там, где у человека — серые будни, у Шлимана начинается сага. Есть в романе и другой миф — Николай Иванович. Николай Иванович со своим вымыслом о Чагине — это очень важная точка, как бы сказал Бахтин, вненаходимости.»
В процессе многослойного и долгого разговора Евгений Германович вел всех нас, находящихся в аудитории, к мысли, что в романе, каким он его задумывал, есть два разных фланга — реальности (дневники Чагина, за которыми строго следует архивист Мещерский) и вымысла (Николай Иванович и операция «Биг Бен»). Чагин же существует между этими двумя флангами. Таким образом, к середине встречи оказалось, что в поле мифа находимся все мы: «Мы существуем постоянно в поле мифа, мы существуем в поле мифа даже для самих себя, — объяснял Евгений Германович притихшей аудитории . — Тот тип поведения, который можно назвать актерством, всегда основан на мифе. Мой роман во многом о развитии мифа. И о том, что опыт человека и память — это на самом деле то, что растворено в его мифе.»
Память — это выбор
Каждый новый повествователь в романе, по мнению писателя, скорее не зеркало, а прожектор. Именно эти прожекторы на скрещении своих лучей образуют фигуру Чагина. «Память никогда не бывает отражением. Память – это выбор. То, что пишет в конце жизни Чагин — это его память, какой он хочет ее видеть. В этой ситуации он и обретает личность…»
«Я, может, что-нибудь тоже напишу, какую-нибудь фиктивную биографию и отправлю Галине Леонидовне на рецензию.» — отшутился Евгений Германович. Галина Леонидовна, конечно же подхватила этот тон, заверив аудиторию и писателя, что обязательно такой биографии поверит и гуглить не станет.
Из всех героев с наибольшим удовольствием Евгений Германович писал за Николая Ивановича. «Это персонаж, который начинается, как строгий человек, но в целом он несчастный.» Писатель призвал к пониманию того, что у каждого человека есть свои несчастья и заметил, что в конце своей жизни Чагин дрейфует в сторону вымысла Николая Ивановича, решив написать свой собственный вымысел. «Надо понимать, что не мифологического повествования нет. И я думаю вопрос: «Как это было на самом деле?» мы будем задавать все тише и тише.»
Моя жена — Анна Григорьевна, фамилия моя — Достоевский
На встрече присутствовало много людей, имеющих отношение к писательской магистратуре «Литературное мастерство», и, конечно же в аудитории ВШЭ не мог не прозвучать вопрос о профессионализме писателя и о том, как удерживать такой высокий темп, присущий Евгению Германовичу — роман в два-три года — и нужно ли его удерживать?
Евгений Германович ответил категорично: нужно. «Я никогда не проводил время в ожидании Музы. Я просто садился и говорил, что ей надо срочно появиться. Что у нее рабочие часы с такого по такое. Если можно говорить о моем профессионализме, то первой точкой является способность, приклеив зад к стулу, сразу взяться за работу.»
Говоря о второй степени своего профессионализма, Евгений Германович рассказал, что достиг ее в пандемию, когда его жена наконец-то перестала ходить на работу, и он приставил ее за компьютер и стал ей диктовать: «Мы стали работать вместе, и пошло раза в полтора-два быстрее. Я стал диктовать… Мою жену зовут Анна Григорьевна, фамилия моя — Достоевский. Штука в том, что я когда-то думал, что это безумно сложно — диктовать.»
Плюсы в таком методе, считает писатель, есть: во-первых, не отвлекаешься, сосредотачиваешься на теме и тексте. «А во-вторых, — тут Евгений Германович посмотрел на свою жену, которая тоже сидела в аудитории. — Получаешь в лоб непосредственно при создании текста. Моя жена — филолог, как и я, она… Есть выражение, которое я, когда-то, будучи редактором, исправил, а потом горько жалел: «Он мягко, но твердо…». Вот именно так со мной работает моя жена, она говорит: «Тут ты учишь», «Это будет раздражать», «Тут ты повторяешься», «Все уже поняли! Можно в пятый раз не говорить». Вот почему я считаю себя дважды профессионалом. Один повод — это мой личный опыт, много написанных романов, а второй, конечно, моя жена.»
В моих романах действуют маленькие Водолазкины
Вопросы из аудитории звучали разные: начиная с вопроса «Хотели бы вы переписать свою жизнь, как Чагин?» и заканчивая вопросами о Петербурге, в котором и происходит действие романа.
«Я ее все время переписываю — свою жизнь, — отвечал Евгений Германович на первый вопрос. — Каждый мой роман — это попытка понять, а что если бы вот так пошло? Эти люди, которые действуют в бесчисленных количествах в моих книгах, они все такие маленькие Водолазкины. Писатель — это актер, который отличается от настоящего актера только тем, что он играет всех героев.» Евгений Германович рассказал, как однажды в диалоге с актрисой Фанни Ардан озвучил эту мысль. Но она «мягко, но твердо» не согласилась : «Не выдумывай. Писатель пишет. Актер играет. Точка».
Питер принимал всех и оставлял всех с гостеприимством кладбища
Беседуя с аудиторией о Питере, Евгений Германович процитировал и Сорокина, и Аверинцева, и Бродского. Этот город как будто не менялся, и все, кто писал про Петербург, и их герои, действовали в одних и тех же декорациях. Евгений Германович говорил о Петербурге увлеченно и много: «Этот город благодарно принимал всех и оставлял всех, я бы сказал даже, с гостеприимством кладбища. Это музей и в этом музее присутствуют все одновременно. Идешь по Питеру, по Васильевскому острову, по 14-ой линии, там жил Ремизов, потом на 3-ей линии жил Мусоргский. А на Петроградской стороне там Петровский остров, где свой первый сон о Николке видел Раскольников. А рядом с моим домом стоит пожарная часть, где пустил себе пулю в лоб Свидригайлов. По Большому проспекту Петроградской стороны к сестре ходил Достоевский. Если внимательно посмотреть, то все эти пласты, они оживают.»
Продолжать писать!
Елена Данииловна Шубина завершила встречу краткой речью, отметив, что издавать Евгения Водолазкина, может быть, и нелегко, но страшно интересно: «Это прозаик, писатель, который удивляет каждый раз. Он меняет какие-то позиции, интерес свой, сюжет и так далее с каждой книгой. Повторяю: с каждой новой книгой! Женя, через три года, через пять лет… Только продолжать писать!»
Запись встречи можно посмотреть по ссылке.
Анастасия Носова