Драматург Юлия Савиковская: «Боюсь потерять свободу писать обо всём, что есть в мире»

В феврале стали известны победители международного конкурса новой драматургии «Ремарка». Среди них — студентка 2 курса магистратуры «Литературное мастерство» НИУ ВШЭ, драматург Юлия Савиковская. Её пьеса «Улитки» о моллюсках-марсианах, которые исполняют желания, вошла в шорт-лист номинации «Большая ремарка» и лонг-лист номинации «Маленькая ремарка» (12+). Мы встретились с Юлией и поговорили с ней о пьесе, встрече с Аланом Рикманом и о том, как из-за сломанной ноги она поступила в Вышку.

Фото Антон Макаров

Пьеса Юлии Савиковской «Улитки» рассказывает о маленьком Ване, который находит на улице улиток и забирает их домой. Оказывается, что они — марсиане, которые могут исполнять желания. По просьбе Вани улитки делают так, чтобы мамин сожитель исчез, а на его месте появился новый. За Ваней желание загадывает мама, за ней –– её новый возлюбленный, и вот уже сам мэр Москвы переселяет их в новый район. Улитки исполняют желания людей, их мечту — вернуться домой, на Марс — никто выполнить не может. 

 

«Не люди использовали улиток, а улитки – людей»

 

Юля, твоя пьеса «Улитки» вошла в шорт-лист «взрослой» номинации «Ремарки» и в лонг-лист «детской». Казалось бы, герой — ребёнок, а темы взрослые. В какую номинацию ты бы сама определила свою пьесу?

Наверное, пьеса всё-таки больше подходит для взрослой аудитории. Но я сейчас смотрю на неё и понимаю, что в принципе текст может пойти и в театрах, ориентированных на подростков. Пока у пьесы не было читок, поэтому сложно сказать, как дети её воспримут. Нужно попробовать.

 

Как шла работа над «Улитками»?

Изначально я писала «Улиток» на конкурс «Московские истории» от театра Моссовета. Специально сделала все реалии, где можно узнать Москву. Начала я писать утром в воскресенье, а дедлайн стоял вечером того же дня. В итоге не успела подать работу из-за того, что приём заявок закрылся раньше обычного — не в полночь, а часов в шесть. Вспомнила про «Ремарку», в которой уже принимала участие и даже попадала в лонг-лист, и решила отправить туда.

Если говорить про то, как я придумывала название пьесы, то изначально задумала, чтобы было шесть букв, и первая стояла «У». Потому что у меня уже была пьеса «Утечка», и я захотела продолжить цикл с таким же подходом. Думаю, написать ещё третью пьесу, которая как раз будет комедией. Уже 70 слов на «У» из шести букв нашла (смеётся).

А откуда пришёл образ улиток, честно сказать, не помню... Но в пьесе есть один интересный момент. Там количество персонажей равно количеству улиток. Всё происходящее в пьесе — как бы шоу для улиток. Они говорят: ну вот, первый сезон нашего шоу «Полетим на Марс» опять не удался, сейчас будем новых героев набирать. Получается, это не люди использовали улиток, а улитки — людей.

 

То есть, ты написала «Улиток» за день? Это очень быстро! Такая скорость — это хорошо или плохо для пьесы?

На самом деле, это скорее минус, чем плюс. Сюжет выдерживает испытание на прочность, если он остаётся в твоей голове через некоторое время. Бывает, идеи возвращаются ко мне через год или даже пять лет. Так что продумывание пьесы и её написание — две разные вещи.

 

«Я была влюблена в Алана Рикмана»

 

Сколько лет ты уже пишешь пьесы? Что тебя тогда вдохновило?

Уже 15 лет. Моя первая пьеса была написана в 2008 году, когда я училась в Оксфорде и попала на встречу с Аланом Рикманом. Я была членом Oxford Union — оксфордского клуба для дебатов на разные темы. Кроме них в этот клуб постоянно приглашают спикеров — актёров, политиков... Я, конечно, сразу захотела пойти на встречу с Аланом Рикманом. Чтобы на неё попасть, нужно было отстоять очередь, так как членов Oxford Union много, а мест в зале ограниченное количество. Организаторы предложили посмотреть фильм «Снежный пирог» с его участием, тогда можно было пройти без очереди. Я сидела в первом ряду и чувствовала, как у меня едет крыша от того факта, что я здесь, так близко к Рикману... Думаю, я в него даже была влюблена. Пришла домой и в этом романтическом состоянии написала свою первую пьесу «Неудачная репетиция» — про влюблённость девушки в мужчину намного старше нее.

 

О чём-то говорила с Алананом Рикманом?

Да, на небольших «дринках» (мы так называли drinks — когда предлагалось что-то выпить после мероприятия, а в Оксфорде это было постоянно) с ним. На «дринки» нужно было отдельно записываться, но я этого не сделала, однако всеми правдами и неправдами всё-таки проникла туда. Постояла с Аланом Рикманом рядом, задала вопрос, как он использует в своем подходе к ролям систему Станиславского. Даже не помню, что он ответил.

 

Значит, после встречи с Аланом Рикманом ты написала свою первую пьесу «Неудачная репетиция». Почему именно пьеса?

Наверное, потому что в желании писать пьесы есть доля вуайеризма, и он, признаюсь, у меня присутствует — люблю заглядывать в другие жизни или представлять, как это делаю. Американский драматург Эрик Бентли в своей книге «Жизнь драмы» писал, что мы все приходим в театр, с одной стороны, чтобы посмотреть за жизнью других, с другой — чтобы пережить то, что до этого не переживали и не сможем пережить в реальной жизни. То есть в своей пьесе ты можешь побыть и тридцатилетним мужчиной, и десятилетним мальчиком. Этого мне и хотелось тогда.

 

Что-то дальше было с «Неудачной репетицией?

Да, она была поставлена, не поверишь, в любительской театральной студии одной из московских школ, в 2009 году. Режиссер её как-то адаптировал, изменил содержание — усилил параллели с чеховской «Чайкой» и изменил имена героев, написал в афише «Юлия Савиковская. Неудачная репетиция: Время Ч». Я узнала об этом только через год после постановки — вбила своё имя в поисковую строку в интернете и вышла на эту новость. А так я бы, конечно, приехала из Англии в Москву, посмотрела спектакль, несмотря на вольное обращение с текстом.

 

Как режиссёр вышел на твою пьесу?

Он вообще хотел скрыть от меня факт, что он взялся ее ставить, мне кажется, чтобы иметь свободу менять ее «под себя». Я пьесу выложила на сетевой ресурс «Театральная библиотека Сергея Ефимова», режиссёр её, видимо, увидел и решил ставить. Ничего мне не сказал, оправдывался потом тем, что меня было сложно найти, хотя я его в «ВКонтакте» сразу нашла. Даже поссорились по этому поводу. В итоге школьная постановка ни малейшей славы мне не принесла, ну, значит, прошла и прошла, хотя они по ней даже школьный выпуск газеты сделали тогда и на видео записали.

 

Как именно он её изменил?

Сюжет моей пьесы похож на «Чайку»Чехова. Главной героине 21, и она — начинающая актриса. Поэтому режиссёр назвал спектакль «Неудачная репетиция. Время “Ч”» — чтобы подчеркнуть связь моей героини с Ниной Заречной и ещё, думаю, чтобы как-то сгладить в восприятии школьников любовную линию между девушкой и человеком старше, добавил в нее чеховские мотивы. С одной стороны, я, конечно, очень расстроилась, начала возмущаться, почему мне ничего не сказали, с другой — я тогда была ещё совсем неопытным автором, поэтому мне было приятно, что мой текст кому-то понравился. Но меня оставили совсем без цветов, аплодисментов и внимания зрителей (улыбается).

Насколько я знаю, у тебя были ещё три постановки. Как с ними всё сложилось?

Сначала у меня была постановка «Мёртвого города» в Болгарии в 2015 году. Это пьеса о трёх ровесниках, которые встретились через 10 лет. Женщина-режиссёр Василика Иорданова тоже нашла пьесу в «Театральной библиотеке Сергея Ефимова», перевела её на болгарский, связалась со мной, спросила разрешение на постановку и пригласила меня в Болгарию. Я так поняла, этот спектакль был частной инициативой: состоялось только пять показов, дальше у режиссёра, видимо, не хватило денег оставлять спектакль дальше. 

В 2016 году в Санкт-Петербурге в «Авторском театре» Олега Дмитриева с актёрами Малого драматического театра была поставлена моя пьеса Tate Modern. В ней играли крутые актёры: Сергей Власов, Евгений Серзин и Екатерина Клеопина. Tate Modern — это и любовный треугольник, и истории трех людей, которые хотят найти что-то самое важное для себя в жизни. Постановка прошла раз шесть или семь, потом тоже кончились деньги. На нее в свое время был объявлен сбор по принципу crowdfunding, и меня поразило, что все мои друзья и даже преподаватели что-то вложили в него, даже драматург Майкл Фрейн, с которым я переписывалась и общалась. 

И, наконец, третья постановка моей пьесы «Утечка» состоялась в ЦИМе (Центр имени Мейерхольда, — Прим. авт.) в 2021 году. Это антиутопия, состоящая из 12 не связанных друг с другом сцен, в которых мы по деталям происходящего понимаем, что в мире произошла глобальная катастрофа. Пьеса вошла в шорт-лист театрального фестиваля «Любимовка», получила грант на постановку, попала в руки известного театрального режиссера Александра Вартанова. На эту постановку я даже ходила со своими сокурсниками по магистратуре, когда у нас был курс по перформативным искусствам. После восьми показов этот спектакль тоже сняли с репертуара, потому что ЦИМ распался.

Самый классным опытом постановки по моим пьесам стала читка «Утечки» в летнем лагере во Владимирской области, в которой участвовали студенты МХАТа курса Виктора Рыжакова. Режиссёр Карина Бесолти поставила её на заброшенной гидроэлектростанции, освещённой синим светом. Мы все сидели в жаркой июльской ночи и слушали апокалиптические истории. Я помню, что, когда закончилось, зрители — человек 100 — сидели и завороженно молчали, это было нереально круто!

 

Ты была довольна постановками по своим пьесам?
Мне редко нравились постановки, потому что я очень сильно переживала на их просмотре. Везде я страдала и плакала после премьер. Премьера «Мёртвого города» в Болгарии мне очень понравилась, так же как и «Tate Modern» — но со второго и третьего раза. В «Утечке» всё привязали к Грете Тунберг и современной политической и социальной повестке, что очень изменило концепцию пьесы. Поэтому к «Утечке» я привыкла только на последних постановках. По успеху читки, которую сделала Карина Бесолти, могу предполагать, что меня должны ставить женщины... Время покажет. Я мечтаю найти своего режиссера.

 

«Хочу писать что-нибудь абсурдистское»

 

Где ты училась писать пьесы?

Специально пьесы я не училась писать, всегда занималась самообучением. Когда показывала свои первые опыты, мне говорили, что сначала нужно научиться писать прозу, а потом пьесы, с чего вы решили, что вы драматург и прочее… Было много людей, которые относились к моей работе драматурга негативно, воспринимали как желание выпендриться. Эти люди не считают меня драматургом, а я сама себя именно им и считаю (улыбается).

 

Драматургия – твой постоянный заработок?

Нет, к сожалению. Именно за драматургию большие деньги я получила только один раз, когда мою пьесу «В ожидании Мастера» перевели на китайский язык. Они сделали сборник русских пьес, связались со мной и заплатили прямо очень большую сумму.

В свободное время я зарабатываю тем, что преподаю английский, делаю какие-то письменные работы абитуриентам международных вузов, редактирую тексты. Когда с деньгами было совсем сложно, даже работала курьером. Если бы не драматургия, я бы хотела быть, наверное, переводчиком пьес — я уже перевела три современные британские пьесы.

 

Почему ты работаешь именно в драме, а не прозе? Что сложнее тебе кажется в одном и что проще в другом?

Для прозы у меня не хватает терпения и внимания к окружающей меня реальности. В ней нужно долго и подробно что-то описывать, а в пьесе всегда можно всё расписать в репликах. У меня есть желание писать прозу, но у меня нет уверенности, что я делаю это хорошо, а с пьесами какие-то успехи были.

 

Что ты ещё хочешь написать?

Хочу написать что-нибудь абсурдистское, сложное. Даже думала о пьесе, где всё происходит в цирке, где предметы говорят... Например, пьесу «Гордость и предубеждение», где герои –– конфеты в двух разных коробках, которые говорят о своём прошлом. Думаю, будет смешно и абсурдно. Ещё хочется снова написать что-нибудь аунтиутопическое, где люди взаимодействуют по каким-то другим законам. Если первые мои пьесы были психологическими, то сейчас я хочу освоить новый стиль языка.

 

Абсурдизм, на мой взгляд, — это что-то странное, не поддающееся рациональному мышлению... Чем он нравится тебе?

Абсурдизм мне нравится своими парадоксами и остротами в репликах. Это не чтение между строк, а парадоксальное взаимодействие между репликами и ситуациями. Например, уже упомянутая пьеса, где конфеты в коробке разговаривают о своём прошлом — это очень абсурдно! То есть в моём понимании абсурд — это гротеск, что-то очень смешное, ход в ту сторону, куда твой мозг не рассчитывал сделать движение – тогда зритель будет постоянно в интеллектуальном напряжении. Игра со словами и смыслами.

 

«Я готова слушать всё, если об этом интересно расскажут»

 

Юля, ты где только не обучалась: и в Москве — на переводчика, и в Питере — на журналиста и театроведа, и даже в Оксфорде на культурного антрополога. Ты — уже состоявшийся драматург, зачем тебе осваивать другие специальности?

Мне просто это нравится. Я жила в Питере, сломала ногу, восстановилась, хотела выехать куда-то из своей квартиры. Приехала в Москву, нашла интересную программу в Вышке, узнала о магистратуре в Щукинском училище. Сначала подала в Щуку, меня не взяли на бюджет, но предложили место вольнослушателя. Потом сдала экзамены в Вышке, меня взяли на переводческий трек.

Когда поступала в Вышку, показала книгу, которую перевела сама. Это самая полная биография о Евгении Замятине — «Англичанин из Лебедяни». Её написала британский филолог Джули Куртис из Оксфорда. Она получила грант на перевод книги на русский и мне за него заплатили.

 

Как это произошло?

Джули Куртис — это британский славист, специалист по творчеству Замятина и Булгакова. Она написала эту книгу уже 10 лет назад и объявила конкурс на перевод книги. Я быстро перевела из неё три-четыре отрывка, и мой перевод ей понравился больше всего. Она сказала, что я хорошо передаю структуру её мысли, делаю её более понятной для русского читателя. В итоге она выбрала меня, и я год переводила эту книгу. По мере сдачи переведённых фрагментов этой книги получала ежемесячные выплаты.

 

И на переводческом треке ты хотела переводить пьесы?

Да, я перевела уже три пьесы — в моих переводах это «Золотые птицы» Лоры Уэйд, «Начало»Дэвида Элдриджаи «Принцип неопределённости» Саймона Стивенса — две последние были напечатаны в выпусках журнала «Современная драматургия». Я сразу сказала мастеру нашего курса [Дмитрию Владимировичу Харитонову], что буду специализироваться на переводе пьес. Поэтому я немного чужак в нашей компании: все обсуждают переводы романов, а я — трёх пьес. Сейчас я работаю над переводом раннего фарса британского драматурга Майкла Фрейна Donkeys’ Years, в моем переводе «Старые добрые».

 

Как тебе кажется, какое будущее есть у российской драматургии?

Будущее у отечественных драматургов есть, но они должны быть чуть-чуть двуличными: им необходимо перестроиться, понять, о чём можно писать, о чём нельзя и попытаться в этом пространстве сохранить лицо. За себя я тоже опасаюсь: возможно, будут темы, которые я сама начну для себя цензурировать и превращусь пока не знаю, во что. Боюсь потерять свободу писать обо всём, что есть в мире. 


Беседовал Сергей Сызганцев