Десять лет вымысла: почему реализм проиграл фантастике?
Как истории о супергероях и драконах стали популярнее текстов о жизни и почему в России не пишут об актуальном
Мы уже давно привыкли к тому, что истории о перемещениях во времени, космических путешествиях и подвигах супергероев захватили большие и малые экраны и даже страницы прозы. Из шести финалистов Международного Букера этого года лишь один текст можно отнести к реалистической прозе, остальные – фантастика или магический реализм.
Но такой бум «эскапистских» сюжетов никто не ожидал. Скорее наоборот: в начале десятых годов писатели ожидали взрыв интереса к историям о повседневной жизни и текстам, основанным на фактах. Как же так получилось, что мы отвернулись от фактов к вымыслу?
По просьбе «Многобукв» Иван Зеленцов перевел эссе Линкольна Мишеля «Десятилетие, в котором все стало вымыслом», опубликованное на портале Frieze в конце 2019 года, а Елизавета Щедрина рассказала, как исторический и фантастический нарративы закрепились в русской массовой культуре.
Десятилетие, в котором все стало вымыслом
1. Мы живем в эпоху вымысла. Белый дом извергает ложь с таким наглым видом, что сам Большой брат краснеет. Социальные сети наводняются дезинформационными ботами. Сферу культуры, тем временем, все больше поглощают постоянно расширяющиеся, пересекающиеся вымышленные вселенные супергероев, волшебников и космических кораблей. Но в начале десятилетия было модно заявлять: мы вступаем в новый век радикального реализма.
В 2010 году Дэвид Шилдс опубликовал свой манифест «Жажда реальности» («Reality Hunger»), «Искусство поэзии» для современных художников, которые «замешивают в свои работы все больше и больше элементов реальности». Книга Шилдса мелькала повсюду: от The New Yorker до Colbert Report (2005-14), и армия критиков сплотилась на стороне Шилдса, чтобы отпраздновать культурный сдвиг к реализму. Сериалы и классические романы сдали пост. А реалити-шоу, документальные фильмы и автобиографические эссе его приняли.
Тогда где же реализм свернул не туда?
2. Перенесемся назад, в 2010 год. Барак Обама только что получил Нобелевскую премию мира, а мировой порядок вроде как начал восстанавливаться после многих лет разрушительных войн и террористических атак. В общем, время, когда шоу American Idol было первым в рейтингах, а все – от подростков до пенсионеров – сидели в интернете и строчили посты о себе в My Space, Фейсбуке и ЖЖ.
И в этих наивных, полных надежд условиях выходит манифест Шилдса. Он состоит из шестисот пунктов, тщательно сформулированных и уточняющих две основные идеи манифеста.
Суть первой идеи в том, что традиционный нарратив, который обычно сосредотачивался на персонажах, событиях, диалогах и деталях мира, исчерпал свои онтологические возможности. Шилдс утверждает, что вымышленные истории перестали отображать жизнь во всей ее действительности, в отличие от лирических этюдов, мемуаров и (сейчас будет странно) реалити-шоу. (Реалити-шоу чаще всего строятся на обмане и снимаются по предварительно написанным сценариям, но Шилдс, пытаясь убедить читателей в том, что он уловил «дух времени», не брезговал манипулировать фактами)
Во-вторых, Шилдс выступал за свободу плагиата, «пересборку» и искажение фактов как метод создания искусства, основанного на реальности. Об этом в начале десятилетия писали и другие авторы, например Кенетт Голдсмит в книге «Нехудожественное письмо» (Uncreative Writing, 2011) или Джон Д’Агата и Джим Фингал в книге «Жизненный цикл факта» (The Lifespan of a Fact, 2012). В самом деле, к чему писателям этой многообещающей эпохи волноваться о таких мелочах, как фактологическая точность или авторское право, удивлялись авторы?
В начале десятых сторонники радикального реализма казались настоящими провидцами. Разумеется, традиционный нарратив со всеми его «по сути лишенными смысла» (слова Шилдса) персонажами, сеттингами и сюжетами всё ещё преобладал в кино и литературе. Однако уже проявлялись тенденции к «реалистическому искусству». У реалити-шоу были лучшие рейтинги на телевидении, а рассказы в жанре «о личном» стремительно набирали популярность в интернете. По словам Шилдса, такие авторы автофикшна, как Бен Лернер, Шейла Хети, Карл Уве Кнаусгор и Рейчел Каск создавали «анти-романы из клочков жизни», и тем самым размывали грань между художественной литературой и нон-фикшном.
3. Другое дело, каким это десятилетие в искусстве в итоге стало. Чем ближе 2020 год, тем больше выходит книг и фильмов в жанрах фэнтези и научной фантастики. Все самые популярные шоу 2018-2019 годов, за исключением разве что футбола, строго следуют сценариям. Тем временем, многочисленные попытки искусства, порожденного «Жаждой реальности», вроде той же «нарезки» Кеннета Голдсмита из отчета о вскрытии Майкла Брауна (2015 год), встречают с недоумением.
«Жажда реальности», похоже, пала жертвой классической ловушки манифестов: она попыталась объяснить будущее, описывая прошлое.
«Facebook и MySpace – станок для не подвергавшихся редактуре эссе», - писал Шилдс, характеризуя явление интернет-блогов и дневников в сети.
Но подросток 2010-х скажет: «Что такое этот ваш MySpace?» – и продолжит отправлять друзьям видосы из ТикТока или писать фанфики по Гарри Поттеру на fanfiction.net.
Бум реалити-шоу двухтысячных, которому посодействовала забастовка ТВ-сценаристов в 2007-2008 годах, был вызван скорее желанием студий сэкономить, нежели высоким спросом на передачи про реальные свидания. Затратными такие съемки не были, а у зрителя просто не оставалось выбора, что смотреть. Но все изменилось. В 2010-х Netflix, Amazon Prime, HBO Max и Disney+ сражались за зрителей с помощью зрелищных сериалов вроде «Игры престолов» (2011 – 2019 гг.) и «Мандалорца» (2019 – …). Даже реалити-шоу становятся более художественными, в них все больше вымысла, поэтому «обыкновенные люди» из «American Idol» уступили место научно-фантастическим образам из «The Masked Singer» (2019 – ...).
Кажется, что частично предсказанное Шилдсом, Д’Агатой и Фингалом сбылось, однако пророчество их оказалось перевернутым. Вероятно, они были правы насчет грядущей эпохи дезинформации и фальсификации, но они прославляли ее как художественную утопию.
Вместо этого последовал рассвет авторитаризма, белого супрематизма и политического хаоса.
Сегодня лишь усиливается желание четко разграничить художественную и нон-фикшн литературу. В 2006 году человеком года, по версии журнала Time, стал «Ты» -– миллионы людей, публикующих посты в интернете. В прошлом году награда досталась «Стражам» – журналистам, преследуемым за то, что они рассказывают людям правду.
Забавно слышать, что нам не стоит так переживать из-за точности фактов, когда подобное говорит Джеймс Фрей (романист, автор книги «Миллион маленьких кусочков» – прим. «Многобукв») на книжном шоу Опры Уинфри, но это становится настоящим кошмаром, когда до нас доносится лай Дональда Трампа о «фейковых новостях».
4. О чём нам говорит искусство, когда наши мысли занимают такие глобальные и сложные проблемы, как изменение климата или нестабильность мировой экономики? Оно обращается к классическому нарративу, который раскрывает социальные проблемы через призму вымышленного. Вспомните роман Колсона Уайтхеда «Подземная железная дорога» (2016), который принёс автору две премии: Пулитцеровскую и Национальную книжную. В романе Уайтхеда история американского рабства рассказана через метафору мистической подземной железной дороги. Или вспомним роман Мохсина Хамида «Exit West» («Портал на Запад»), в котором автор осмысляет миграционный кризис через сюжет, содержащий фантастическое допущение: в мире существуют порталы, позволяющие путешествовать через весь земной шар. И ничто так хорошо не демонстрирует проблему социального и расового неравенства в современной Америке, как фильм Джордана Пила «Прочь» (2017).
А ещё есть примеры заведомо придуманных и продуманных вселенных, как киновселенная Marvel или те же «Звёздные Войны», «Гарри Поттер», «Игра престолов». У этих историй нет конца, они рассказывают о жизненном пути персонажей, создают миры и продолжают сюжетные линии с помощью широкого набора медиумов. И каждая из этих вселенных порождает целое разнообразие фанатских подкастов, аналитических статей и форумов, которые позволяют фанатам продолжать потребление и осмысление вымышленных миров.
Реализм теперь тоже тяготеет к долгоиграющему формату сериала. Огромными тиражами расходились книги трилогии «Волчий зал» Хилари Мантел и серия книг «Неаполитанские романы» Элены Ферранте. Я не могу сказать, что какие-то определённые формы художественного выражения себя целиком исчерпали, ведь за последнее десятилетие вышло бесчисленное количество прекрасных мемуаров, личных историй и документальных работ. Но вполне очевидно, что
вымысел лишь закрепился в центре нашей культуры.
5. Так почему же в этом десятилетии произошел такой сдвиг в сторону вымысла? Если сойтись на том, что «искусство должно воплощать жизнь», то вот и ответ:
нам стало трудно поверить в саму окружающую нас реальность.
Я захожу в твиттер и читаю, как китайская «система социального кредита» в духе бюрократических аппаратов из антиутопий отслеживает жизнь каждого гражданина, чилийские протестующие выводят из строя полицейскую технику с помощью лазеров, а твиттер-боты переворачивают вверх ногами результаты выборов. Раз уже сама жизнь становится научной фантастикой, как еще ее отобразить, если не с помощью научной фантастики?
А может быть, наблюдая, как мир вокруг нас разваливается на части, мы нуждаемся в ясных моральных посылах, которые нам может дать только фантастика. Макс Рид, вспоминая поездку эко-активистки Греты Тунберг на саммит ООН в Нью-Йорк, пишет в журнале New York:
«Как именно история про школьницу-пророка, проделавшую немалый путь из ледяных северных земель, чтобы выступить против королей и королев всей планеты, вписывается в тех-нуар, которого меня призывали ожидать?»
Иногда кажется, что нашу действительность, где в школах постоянно происходят массовые убийства, где белые националисты терроризируют города и где на мир неумолимо надвигается климатический апокалипсис, проще описать языком хоррора.
В 2010-х то, что мы называем «эскапистской» литературой, стало призмой, через которую мы воспринимаем реальность мы. Мы обсуждаем психическое здоровье, пользуясь образами из мультсериала «Конь БоДжек» (2014 - 2020), о технологиях мы говорим языком «Черного зеркала» (2011- ...), о сексизме – с помощью «Рассказа служанки» (2017 - ...) по роману Маргарет Этвуд. Пока по телевизору шла «Игра престолов», журналисты использовали сериал про драконов в дискурсе о современных гендерных ролях, расовых вопросах, вопросах воспитания детей, избирательной политики, климатических изменений. В общем, всего, чего только можно. Вспоминая лавины контента, вызванные «Игрой престолов», Джеймс Йе отметил в своей статье для портала The Outline, что New York Times посвятил сериалу более двух тысяч четырехсот статей. Для сравнения, это больше статей, чем посвящено движению Black Lives Matter (1710 статей), миграционному кризису (1545 статей), Александрии Окасио-Кортес (1039 статей) (22 января 2019 года на форуме памяти Мартина Лютера Кинга в Нью-Йорке демократическая социалистка Кортес заявила, что мир стал бы моральным без миллиардеров, уточнив, что не призывает к экспроприации, но осуждает саму систему, при которой существуют миллиардеры, а в отдалённых районах Алабамы люди страдают трихофитией из-за отсутствия доступа к системе здравоохранения. – прим. «Многобукв»), Бретту Кавано (1036 статей) (судья Верховного суда США от Республиканской партии, замешанный в сексуальном скандале в 2018-2019 годах – прим. «Многобукв»), климатическому кризису (499 статей) или шоу «The Masked Singer» (14 статей).
Пока реалистическое искусство может говорить только на одну тему, вымышленная история может быть буквально о чём угодно. Возможно, когда перед нами встают сложные, запутанные и переплетенные между собой проблемы, нам такие истории и нужны. И в фрагментированной реальности, где каждый из нас живет в алгоритмически управляемых пузырях, эти вымышленные миры способны нас объединять.
В последнее десятилетие жизнь ежедневно осаждала нас разрозненными кусочками «реальности» через посты в интернете, твиты, фотографии и клипы. «Реальность» (кавычки точнее передают суть) превратилась в хаотичный поток. И видеть эту реальность в искусстве нам не хотелось. Наоборот, мы изголодались по нарративам, нам не хватает разрешений конфликтов и сюжетных арок. В десятилетие нарастающего хаоса реальной жизни мы окружили себя вымыслом.
Линкольн Мишель, пер. Ивана Зеленцова
Крестраж русской литературы
На наш взгляд, в русской литературе понятие структурированного нарратива (то есть сюжета) вторично. Он идет как бы фоном, подстраивается под героя (а не наоборот), пока последний ищет свое место в мире. Духовный путь важнее физического. Вообще забавно, что пока герои зарубежной литературы вовсю ищут счастье (на земле, в морях и космосе), русские просто хотят покоя («На свете счастья нет, но есть покой и воля»). То ли заложено это в нас, то ли так сказывается длинная бессолнечная зима.
Есть, конечно, постмодернист Пелевин, есть недавний роман Некрасовой «Калечина-Малечина» (2018), в котором появляется Кикимора, один из главных персонажей русского фольклора. Но и она там – скорее отражение реальности. Сдвиг в сторону вымысла в русской литературе происходит медленнее, чем в зарубежной, и то его скорее можно отнести на счет усиленного внимания к магическому реализму, который, с одной стороны, придает реальности нотки волшебства, с другой же остается зеркалом действительности. Да и фантастическому элементу можно при желании найти рациональное объяснение. Яркий пример тому: «Дом, в котором» Мариам Петросян. Сюжетные перипетии там подчас очень загадочны, но, может, это лишь попытки сознания героев исправить, чуть украсить ту страшную реальность, в которой им приходится жить?
Пока весь мир обращается к будущему (со страхом ли, с надеждой), Россия упрямо смотрит назад. Мне кажется, в нас чисто на интуитивном уровне заложен глубокий тревожный интерес к истории страны. Это и роман Яхиной «Зулейха открывает глаза», и фильмы, недавно вышедшие в кинотеатрах («Движение вверх», «Союз спасения»), и сериалы, которые хотят пересказать историю или пересмотреть ее с другой стороны («Екатерина», «Вольф Мессинг»). Некоторые из них лучше или хуже, чем остальные. Эскапизм ли это с оглядкой в прошлое? Возможно.
И дело вовсе не в том, что русские, например, более консервативны, или наша фантазия не умеет обращаться к будущему. Просто повелось так, что нам интереснее писать (и читать) о чувствах, а не о действиях. Отсюда и повальная страсть к нон-фикшну. У нас расцветает инстаграм как площадка, где мы делимся своими мыслями, телеграм-каналы с их огромной активностью в анализе фактов современности.
Артемий Лебедев до сих пор ведет свой ЖЖ и его до сих пор кто-то читает.
Здорово фиксировать себя в моменте, а потом, как мы изучали в школе географию души Печорина, изучить географию своей души или интересных нам людей.
Может быть, нам и нет смысла играть в вымышленные вселенные, потому что жизнь в России сама по себе довольно фантастична. А утопия или антиутопия – каждый решает для себя сам.
Елизавета Щедрина