Оборванность струн души
Алла Горбунова — поэт, прозаик и литературный критик. В этом году ее сборник рассказов «Конец света, моя любовь» вошел в шорт-лист литературной премии НОС. Как работают функции мистики в рассказах Аллы читайте в материале Жени Скобиной.
Алла Горбунова — голос своего поколения. Для тех, кто жил, но особенно для тех, кто родился в 90-ые, она пишет про очень узнаваемые вещи. Писательница выхватывает из бурного потока события, явления и предметы, которые как нельзя лучше характеризуют ее время. В последнее десятилетие XX века мои родители, как мама рассказчицы в книге «Конец света, любовь моя», как и многие интеллектуалы, псевдоинтеллектуалы или просто причастные, обратились к эзотерике. Сколько было искавших спасения, столько и открылось путей.
Удивительно все же, что именно эзотерика стала убежищем в годину социальных и экономических катаклизмов. Лучшего способа справиться с концом света и началом времен для многих просто не существовало.
Автор признается, что чтение литературы подобного толка здорово повлияло на формирование ее личности. Мистику в рассказах книги «Конец света, любовь моя» питает эзотерический источник.
В четвертой, ключевой для понимания творчества, части книги («Память о рае»), Алла Горбунова пишет: «Я перечитала тонны сомнительной эзотерической литературы, среди которой порой попадались и брильянты чего-то действительно стоящего». Было бы несправедливо объяснять тягу к сверхъестественному и волшебному только эзотерикой, ведь, будучи ребенком, писательница с увлечением читала Библию с картинками, священные книги самых разных культур и традиций, мистические и философские произведения, русский фольклор и сказки, «Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима», сказки немецких романтиков, но отрицать ее влияние трудно.
Во многом автобиографический материал во второй и третьей частях перешагивает грань реальности. Мы вместе с автором оказываемся в пространстве, где законы обычного мира не действуют. Мир перестает быть привычным для нас местом, мы оказываемся в дремучем лесу, где властвует иррациональное, инфернальное, дикое, темное, варварское. Пользуясь терминологий автора, лес можно обозначить как «внутреннее сокровенное пространство, там растет лес моего бессознательног о», глубину которого невозможно измерить.
Для удобства рассказы Аллы Горбуновой из указанных частей можно разделить по признаку территориальной принадлежности. Есть два мира — дремучий лес (потусторонний, внутренний, иррациональный мир) и реальность (внешний мир).
Реальность: кредиты и бегство от коллекторов; девушка, которая приехала в Москву учиться, а стала проституткой; зашитые алкоголики, которые быстро возвращаются к пагубной привычке; допросы с пристрастием в отделении полиции; беспощадный и бессмысленный флирт в поезде. Внешний мир скучный до зевоты, уродливый до помрачения, глупый до оскотинивания и насквозь лживый. В этом мире желания никогда не получают воплощения, по крайней мере в том виде, в каком они явлены воображению.
Потусторонний мир: дерево-кинотеатр на молнии, волосатый щит, «музыка из-под земли, которую слушают чудовища», думающий меч в камне, женщина-ворон, приверженцы первородной бездны, говорящий лебедь, стражи горы со струящимися телами и горящими глазами. Внутренний мир жестокий, честный, кровавый, красивый, зачаровывающий. Он склеивает разбитое, делает царские подарки или поглощает безвозвратно.
Граница миров проницаема, элементы одного мира проникают в другой.
Я выделила следующие типы рассказов. Пограничный, на стыке двух миров, это практически открытая дверь, благодаря которой фантастическое и реальное может перемещаться (вторая часть, бар «Мотор»). Внешний с элементами «фантастического», иногда в виде рудиментов, артефактов, функция которых — напомнить человеку, что в нем есть что-то вечное, прекрасное/ужасное, звериное, древнее, могучее («Иван колено вепря», «Бог урагана», «Бытовая особенность», «Серый человек», «Брошена на землю», «Секта», «Тришка Стрюцкий собственной персоной»). Внешний без вкрапления фантастики («Тревога», «Теневиль», «Мой первый схизис», «Пациент У.»). Потусторонний с примесью реального («Лунной ночью на каменистой поляне эльфы играют панк», «Семь эдельвейсов для моего жениха»). Потусторонний без примеси («Мы любим тебя, темный лес»). Смешанные, где грань между реальным и потусторонним стерта, и первое, и второе воспринимается как данность («Жена-носорог», «Жена моряка»). Внутри последней группы можно еще выделить сказки, чья жанровая принадлежность выражена самим названием — «Сказка о Богаче и Боге», «Страшная сказка».
Нужно учитывать, что даже в чистых типах, где два мира не смешиваются, иррациональное и рациональное имманентно присутствует. Развести эти миры так, чтобы они вообще не касались друг друга — невозможно.
В поэтике Горбуновой мистика играет важную роль. Это способ пережить страхи (страх смерти в том числе), воплотить детские желания и поделиться своим видением мира. Вплетение сверхъестественного в ткань повествования помогает одновременно находиться в разных местах и разных ипостасях, существовать «во всей бесконечной бесконечности» ; проживать одновременно несколько жизней. Этими двумя объяснениями, буквально взятыми с ладони автора в четвертой части книги, мистическое не ограничивается. Однако все последующие выводы ложатся на совесть интерпретатора, который задействует свой собственный опыт, чтобы их выискать. Я остановлюсь на центральных рассказах книги «Конец света, любовь моя», в которых разгадка наиболее наглядна.
В рассказе «Тот самый день», где одиннадцатилетняя копия встречается со своим тридцатидвухлетним оригиналом, чтобы слиться воедино, сверхъестественное становится способом остановить время. Героиня, застрявшая в одном летнем дне, никогда не утратит своей первой любви, но она никогда не обретет будущего. По Горбуновой остановка времени — не замыкание временного отрезка и его последующее воспроизведение, это один из вариантов, отражений, где неизменной остается только главная героиня, все остальное и все остальные искажаются. Возможность остаться маленькой — это дар, но он с дефектом. Копия — это проявление детского, инфантильного в личности, которая не хочет взрослеть. И это напрямую связано с тем, что любое решение и произвольная комбинация обстоятельств может изменить течение жизни. Если повезет, на пути встретится Иван, Рикша и Букаха, которые защитят от бандюганов. Если нет, местные братки пустят по кругу. И когда осознаешь это в полной мере, боязнь принятия решений и тревожность уже не кажутся такой блажью.
Рассказ «Russian beauty» поднимает интересную тему: так ли плохо позволять влиять на жизнь своей темной стороне, бессознательному. Здесь Алла Горбунова попыталась встроить в дихотомию «рациональное — иррациональное» идею светлой Руси (Китеж-град) и темной Руси (Кощей, Баба Яга). Мысль достаточно интересная, но недостаточно разработанная. Она упоминается только в этом относительно небольшом рассказе.
В рассказе «Фея на дороге» автор размышляет о том, что люди мечтают вскользь, при встрече не узнают мечты, а потом быстро о ней забывают. Всю свою жизнь люди суетятся, пропуская в жизни самое важное. Только в тот момент, когда их жизнь замирает, когда они останавливаются, мечта — помятая, проспиртованная, попользованная — получает возможность догнать их. И вот тогда становится понятно, ради чего человек, собственно, жил.
Алла Горбунова пишет о знаках, о смутных образах судьбы, которые на заре жизни не каждый умеет читать. Если снять романтический пласт, то выходит, что внешний мир так уродует людей, что они только в кризисных ситуациях обретают истинное видение, и такие вещи, как китайский смартфон, кредиты и макбук, теряют всякое значение.
«Вечеринка сгоревшей юности» — это, по существу, притча, мораль которой такова, что людям второй шанс не нужен. Выбора нет, его никогда не существовало, они всегда жили единственно возможным для них способом.
В рассказе «Новый год без мамы» Алла Горбунова приходит к мысли об искажении идеи Бога. Люди ждут от творца того, что в состоянии сами подарить друг другу — заботу и любовь.
В рассказе «Тревога» расцветает мысль о многовариантности мира, о сожалении, что выбрать можно только одну дорогу, что, когда открывается одна дверь, закрываются все остальные. Но, что самое важное, здесь звучит идея о том, что через разрушение личности можно обрести себя, что дорогами зла можно прийти к добру. Если бы Алла Горбунова в своем творчестве не обращалась к вечным темам, таким, как добро и зло, бог и дьявол, жизнь и смерть, смысл жизни, и не имела по ним оригинальных ответов, она бы осталась в пространстве жанровой, мелодраматической литературы. Но книга «Конец света, любовь моя» вся состоит из попыток ответить на эти вопросы. И в рассказе «Тревога» вопрос о пути зла, разрушении, темной стороне личности ставится ребром, он здесь наиболее отчетлив. Алла Горбунова называет зло — «невообразимо прекрасной катастрофой» , за переживание которой каждый человек заплатит огромный штраф. Но если он пойдет по этому пути к добру, он не запачкает ног. Как мне кажется, здесь автор рассматривает парадокс христианской модели: прощение даруется через искупление, и чем больше человек грешил, тем чище он будет в результате. Вывод, который напрашивается, кощунственный и неканоничный: человек создан для греха, его обязанность грешить, иначе он суррогат, а не человек, что нет ничего более человечного, чем грехопадение.
Мотив «оборванности струн души» , когда человеческая душа не откликается на добро, еще одна очень важная тема творчества. Алла Горбунова как будто не решается распространить тезис о естественности тяги ко злу на все человечество и ставит под удар только саму себя. Этот мотив встречается и в рассказе «Три убийцы», где звучит еще сильнее, потому что для хладнокровного убийцы единственная возможность чувствовать (быть человеком) сопряжена с жестоким преступлением. Размышляя о природе добра и зла в «Паутинке на рассвете», писательница задается вопросом: если паутина только лишь орудие убийства, то зачем она такая красивая.
Авторские попытки свести добро и зло в единую субстанцию не всегда убедительны, но настойчивость автора вызывает восхищение.
Идея смерти как освобождения от травмирующего мира возникает в рассказе «Тришка Стрюцкий собственной персоной». Женщины самой несчастной судьбы умирают жестокой смертью, но им возвращается отнятое, даруется недополученное. Только после смерти они познают радость бытия. С одной стороны, этот рассказ — осуждение современного устройства общества: пока депутаты обсуждают влияние публичных поцелуев на нравственность, процветают кустарные порностудии, где растлевают маленьких девочек. С другой стороны, тут заявлена тема чаши, переполненной злом. Тришка наказан за то, что он поднял руку на мать, женщину, на начало начал. И хотя тема наказания не читается: Вавила увозит новорожденного на вокзал, а вокруг мир щебечет и целуется. В обращении «возлюбленный» бывшего боксера и насильника к младенцу и перспектива взросления в убогом мире, кажется, не сулит Тришке ничего путного. Но если обернуть ситуацию так, что женщины, дети и старухи обрели счастье на небе, куда были взяты ангелами, возможно, все-таки Тришка получит второй шанс. Во втором варианте явно звучит тема пути к добру через зло, которая здесь, на мой взгляд, входит в противоречие с тезисом, что вторым шансом люди, как правило, не пользуются.
Необходимость зла и даже его манифест легко можно найти в рассказе «Семь эдельвейсов для жениха», где главная героиня и ряд второстепенных персонажей состоят у создателя мира (некий Эрлик, не Бог, а локальный демиург) на службе, которая заключается в том, чтобы творить зло.
Мистика в рассказах Аллы Горбуновой — это способ говорить о проблемах: вечных и переходящих. Только после контакта с иррациональным (собственным или коллективным бессознательным) человек может найти выход из трудной ситуации и определить свое положение в пространстве. Картинка не складывается, если жить только на одной стороне. И, конечно, мистика — это способ обогатить примитивный, бездуховный, плоский внешний мир, который без дополнительных смыслов теряет свой собственный.
Алла Горбунова — молодой писатель. Под одним корешком теснятся истории, которые построены на ее личном опыте (чего она не скрывает) и на ее представлениях о мире. Воспоминания не раз и не два повторяются. Образ нарратора во многих рассказах совпадает. Текст скрепляет ограниченное количество идей. Тем не менее книга — концентрированный опыт молодой женщины, которая всю жизнь билась над разгадкой человеческого бытия. «Конец света, любовь моя» — это страстный монолог, автор которого горюет об ушедшем золотом веке, детстве, времени, когда мир был целостным. Для нее и смерть кошки — трагедия. Порой ей важно идентифицировать себя через дружбу с сыном Виктора Цоя. Но Алла Горбунова сделала очень важную вещь: она зафиксировала и художественно обработала свое взросление в отдельно взятом десятилетии.
Конец света в книге невсамделишный, это конец света подростка, который утратил старый мир, чтобы построить новый.
Положение Аллы — единственный ребенок в хорошей семье (со всем вытекающим отсюда деспотизмом близких) — позволило ей наблюдать, но в то же время она не могла полностью избежать реальности. Она, как бы не пряталась и как бы ее не прятали, вынуждена была в ней жить. Ей, тихой и застенчивой, приходилось несладко, в школе ее обижали. Она утратила свой рай и нигде не могла найти покоя. Мир нарушила трещина, которая превратилась в страшную кровоточащую рану, но именно она заставляла чувствовать девочку живой. По сути, это идеальное положение для писателя, когда он живет и наблюдает в равном соотношении.
Алла Горбунова считает, что в каждом человеке живут двое. Первый — настоящий, а второй — искусственный. Каждому из них кажется, что тот, другой, ему снится. Но сон, конечно, видит первый, и, хотя он лишен дара речи, он принадлежит вечности. Второй — химера, которая исчезает после смерти.
Если продолжить мысль, можно выйти к оригиналу и копиям, которые только объединившись, создают гармоническую личность. Эта идея может стать центральной в последующих книгах. Алла Горбунова, на мой взгляд, еще сама до конца не осознает потенциала, таящегося в ее мифологии.
«Конец света, любовь моя» Аллы Горбуновой возвращает меня в детство. Я вижу алкоголиков, которые с загадочным видом спешат к ларьку. Я вижу бездомных, от которых все отворачиваются. Я вижу деревенский дом, старое зеркало, бабушку, дедушку, кусты смородины, клубничные грядки, игры с подружками и первую любовь.
И мне кажется, что когда-то давно, когда я возвращалась на электричке в яркую, звонкую, августовскую Москву, девочка, с которой я играла в куклы, которая на прощанье подарила мне гребенку, которую кинешь назад и вырастет дремучий лес, была Аллой Горбуновой, той самой, которая в это же время проводила лето на своей даче под Петербургом.
Женя Скобина