Памяти Анатолия Наймана
(вместо некролога)
Наше первое знакомство было заочным — когда я впервые прочитала «Рассказы о Анне Ахматовой» Анатолия Наймана.
1989 год, я учусь на втором курсе в университете.
Запретное, невозможное еще вчера, наконец публикуется — как и все, читаю взахлеб. И вдруг «Рассказы о Анне Ахматовой» в «Новом мире», которые мы тогда выписывали.
Я раскрыла, начала читать, ничего не зная об авторе.
Помню ощущение счастья — от плотности текста, его лёгкости, ироничности, изящества языка, от новизны материала, от выступившей вдруг такой живой Анны Андреевны Ахматовой, и от бесконечной деликатности автора по отношению к его героине.
Даже не знаю, что из этого меня поразило больше, пожалуй, всё это вместе, но наверное, особенно — деликатность и нежность, нежность без тени фамильярности, без выдвижения себя на первый план, грех, свойственный многим мемуаристам. Та же Ахматова говорила, что в отношении Наймана к поэзии было что-то «суровое и сдержанно-целомудренное». Это сдержанное целомудрие сквозило и в его «Рассказах», хотя одновременно и острота, и веселье. Я недоумевала: такой автор, так великолепно пишет, а я впервые слышу о нем? И все, кого я спрашивала о Наймане, отвечали: ну, как же! Ты же читала трубадуров? С тех пор я начала обращать внимание на авторов переводов.
Потом оказалось, что у нас есть общие знакомые, и кто-то причастен, кто-то ходит к нему в гости и слушает его, потом я побывала на его поэтическом вечере в музее Цветаевой, а потом мы даже немножко дружили. Анатолий Генрихович приходил в гости, и мы с мужем слушали его чудесные рассказы, смеялись его шуткам. Он был редким собеседником — виртуозно владея уже почти исчезнувшим искусством table-talk-а, свободного разговора, полного острословия, анекдотов из жизни, но в данном случае никогда не поверхностного, насыщенного смыслами.
С ним было легко. Еще и потому, что в нем было много тихой ласки, и улыбки, иронии, в личном общении — не язвящей, а тоже ласковой.
После «Рассказов о Анне Ахматовой» я читала все книги, которые написал Анатолий Генрихович, его мемуарную и квазимемуарную прозу, включая написанную в соавторстве с супругой, Галиной Михайловной, книгу о еде («Процесс еды и беседы»), и всегда это было интересно, важно, распахивало новые окна в ушедшие эпохи. Трудная это задача — быть современником, современником других, великих — Ахматовой, Исайи Берлина, Иосифа Бродского. Анатолий Генрихович эту ношу нёс, словно бы без усилий — и о своей любви к каждому из них написал, не книгу, так очерк, как о Бродском. «Великая душа», посвященная Иосифу — еще один пример образцовых, и с этической, и со стилистической точки зрения мемуаров.
В последние годы мы общались эпизодически, изредка перекидывались электронными письмами, еще реже созванивались.
22 декабря 2021 года, всего месяц назад, мы пригласили Анатолия Генриховича на «Литературные среды на Старой Басманной». С творческим вечером.
С самого утра этого дня меня терзало ощущение хрупкости, хрупкости нашего гостя, и того, что общаться и обращаться с ним нужно, как можно бережнее, но как именно, я не знала. И волновалась. Еще и потому что доехать и привезти Анатолия Генриховича в Вышку по разным мелким житейским причинам я не могла, а такси казалось мне ненадежно.
Разумеется, бумажку с точным адресом Анатолия Генриховича я забыла дома. Это привело к цепи приключений и постоянных созваниваний, которые Анатолий Генрихович перенес стоически и только тихо посмеивался надо мной: мол, да что же я так переживаю, всё будет в порядке. Он всё время меня утешал.
В конце концов таксист нашел нужный дом, Анатолий Генрихович приехал в Вышку, однако все мои попытки «бережности» очень вежливо, но очень твердо пресекал.
Едва вечер начался, и наш гость заговорил — о поэзии, о Гомере, которому было неважно, кому читать стихи, грекам или морским волнам, потому что самовыражение его не интересовало, все встало на свои места. Мне перестало быть страшно. Вместе с Гомером мы двинулись в путь, по волнам поэзии.
Анатолий Генрихович начал читать стихи. Тихо, размеренно и так красиво.
И, конечно, вот это:
Потом ему задавали вопросы, прозвучали истории о Бродском. Забавные, можно послушать, запись вечера есть, и узнать, как состоялась премьера «Большой элегии Джону Донну», например.
Наш вечер продолжался два часа. Всё получилось совсем просто и значительно.
На обратном пути я была за рулем, Анатолий Генрихович внимательно следил за дорогой и живо участвовал во всем происходящем. Недоумевал по поводу дерзости подрезавшего нас грузовика, уточнял, не пора ли нам повернуть, подсказывал дорогу уже у самого дома. В этом было что-то родственное, почти отеческое.
Несколько раз за вечер я услышала: вам помочь? И этот вопрос мне задавал 85-летний старец. Не сомневаюсь: кивни я — он сейчас же бросился бы помогать.
Другая порода. Другое поколение. Другое отношение к жизни, женщине, человеку.
Так Василий Аксенов, с которым Найман дружил, много лет назад на книжных ярмарках неизменно джентльменски интересовался у нас, скромных журналисток: есть ли нам, с кем ужинать, не нужна ли компания.
И всё-таки я каждый раз вздрагивала, услышав это «помочь?» И каждый раз мне хотелось плакать.
На обратном пути я спрашивала Анатолия Генриховича, пока мы ехали сквозь снежную вечернюю Москву, на Тимирязевскую, о том, что занимало меня все последние месяцы. А там? Там что-то есть? Как вы думаете?
Возможно, не слишком уместно для легкомысленного жанра возвращения домой после долгого творческого вечера. Но спросить это именно у Наймана, человека, никогда не скрывавшего свою веру, мне казалось важно. Анатолий Генрихович отвечал, тихо, спокойно. Что любит Христа. Да, так он и сказал. И что, конечно, не может об этом не думать. И не только из-за возраста, а потому что... Он не договорил, но было понятно (восемь лет назад не стало его сына). И добавил, что не думает о мире ином в конкретных образах.
«Жизни будущего века» — меня вполне устраивает!», — заключил он, процитировав «Символ веры», все с той же тайной улыбкой, спрятанной в интонации. И все с той же деликатностью, на этот раз по отношению к Богу.
Тем бы и закончить, но я зачем-то взялась перечитывать его письма. Их немного, но какие же они щедрые! Сколько тепла, комплиментов, восхищения — совершенно незаслуженных, но вот так он относился к людям. И сколько таланта, языковой изысканности. Даже в ответ на мои поздравления, например, с днем рождения:
«Майя милая, шик! Как Вам в голову пришло — соединить ради меня невыразительное «поздравляю» с пленительным «МайяКучерская», чтобы я так этому обрадовался! Сейчас расползаться даже на письмецо не выйдет, а вот после Пасхи, голубушка, позвоните, а? Всем Вашим поклоны, а Вас целую. АН»
А вот финал одного из них, в котором тоже так много его, шутливого и любящего.
«И я Вас обнимаю — как говорил на каких-то гастролях актер Луспекаев актрисе Поповой, стучась заполночь в ее дверь, «Люсь, чисто товарищески». Не пропадайте. АН»
Анатолий Генрихович, обнимаю вас, чисто товарищески, прощально, провожая в неведомую и непостижимую жизнь будущего века.
21 января 2022 года
Запись последнего творческого вечера Анатолия Наймана в рамках проекта магистратуры «Литературное мастерство» «Литературные среды на Старой Басманной» выложена здесь
Майя Александровна Кучерская