«Я бегемот, но это неважно»: как написать детскую книгу и справиться с тоской

Книга нашей выпускницы Надежды Толстоуховой вышла в издательстве РОСМЭН. Технически это детская повесть. Практически — всеобщая. Приключения и переживания обаятельного бегемота Бенедикта способны вовлечь любого, кто обладает эмпатией.

Откуда возник Бенедикт

Бенедикт вырос из семейного мифа про плюшевых бегемотов. Первого Бенедикта подарил Надежде муж. Второго — Надежда подарила мужу. А потом нашёлся третий, тот самый.

Как-то мы шли с сыном  мимо газетного киоска, и в витрине сидел Бенедикт. Вы наверняка знаете этих бегемотов — это бегемоты во всяких таких идиотских нарядах, в кепочках. С ноздрями, в которых можно ковыряться. И Гоша увидел такого бегемота, сказал: «Мам, почему у меня до сих пор нет моего бегемота?». И я ему купила — действительно, почему нет. 

Это был среднего размера бегемотик в толстовке в голубую и оранжевую полоску. И шли мы потом с сыном домой по берегу Москвы-реки и сочиняли сказку — есть у нас такое упражнение. Потом сын сказал: «Мам, а напиши сказку про Бенедикта». Сначала я не восприняла это как задание или призыв к действию. Но, видимо, мысль заронилась в голове. 

У меня было всё не очень хорошо тогда с работой — я делала какую-то ерунду и не видела в этом смысла. И после полугода вот такого жуткого страдания я наконец поняла, что я делаю что-то прям совсем не то. Уволилась в никуда. И пошла писать книжку про Бенедикта — просто чтобы как-то справиться со временем, которое у меня оказалось. Справиться с тем, что я такая никчёмная, работы у меня нет, и что-то нигде я не удерживаюсь. 

О чём книга

Бенедикт любит печенье и своего папу Теодора. Бенедикту трудно адаптироваться к школьной жизни. Он немножечко слишком одинокий. У него есть воображаемый питомец и слишком взрослые проблемы. 

Бенедикт храбрый. Не в том смысле, что постоянно сражается с драконами и отправляется на поиски принцесс. Но — не боится столкнуться со своими эмоциями или обратиться за помощью. Что в семилетнем возрасте — большой подвиг. 

Это книга-терапия — как для автора, так и для читателя. Она про травлю, взросление и тёплую семейную любовь. 

Для ребёнка — возможность подружиться с переживаниями и принять себя и других. Для внутреннего ребёнка — возможность увидеть светлую сторону любого мрака. 

Как можно говорить с детьми про проблемы взрослых? У Теодора появляется депрессия — в какой-то момент он теряет работу, он не знает, как быть, как вообще жить. Он — единственный кормилец своего сына. Что делать — непонятно. Но главное — как объяснить ребёнку, что с тобой происходит? Теодор не справляется, не может объяснить. Он просто уходит в себя, садится за компьютер, пытается искать работу. Ребёнок оказывается наедине с этим огромным страшным страхом — а что будет со мной, если даже папа вот такой сейчас, как я-то справлюсь? 

И я попыталась спасти Бенедикта. И, наверное, Бенедикт в конечном счёте сам себя спас, потому что он открытый, добрый и искренний мальчик. Несмотря на то, что его тоже ударила судьба — он нашёл в себе силы посмотреть на светлую сторону вещей. То, с чем у меня проблемы всегда — смотреть на светлую сторону вещей. То, чему бы я в первую очередь хотела научиться сама — и научить своего ребёнка. Несмотря на то, что происходит вокруг — видеть свет.

Тяжёлые и совсем «взрослые» темы повести сглаживаются общим уютным ощущением от мира этого текста. Да, мир непрост и полон препятствий, но в нём есть тихая гавань — или возможность тихой гавани. Почему?

Почему эта книга — для всех

Мне хотелось сделать книжку, которую не скучно будет читать ребёнку, если ты взрослый. Я недавно с таким изумлением, на самом деле, узнала, что это работает.

Написала о том, что книжка вышла, у себя во «Вконтакте» — и понабежали мои одноклассницы, однокурсницы, с которыми мы тысячу лет не общались. У всех них дети примерно того же возраста, что и у меня. 

И все пошли покупать книжки, читать своим детям — и я подумала, как это здорово, если моя книжка на три вечера объединила родителей и детей. Одним было интересно читать, а другим — слушать. Мне написали: «Знаешь, мой-то сидел и требовал, чтобы дальше читали. И я сидела и читала». 

Какое большое счастье, правда. Что я смогла подарить это время детям. Потому что… я представляю, в каком состоянии родители вечером. Уже только на морально-волевых держишься, и хочется упасть лицом в подушку, но надо ещё чего-то почитать. Чтобы это «чего-то почитать» не было тоскливой мутью — такая была моя цель.

Про язык 

Магия случилась. За счёт света, большой нежности к детям и взрослым, симпатичных героев — и ярких, ёмких деталей. 

Вот, например, фрагмент описания воображаемого друга\одушевления эмоций Бенедикта: «Вдруг фиолетовое щупальце на странице стало раздуваться и набирать объём. Вот оно выросло мягким бугром и с поцелуйным звуком отлепилось от страницы. За ним то же самое проделали оранжевое, синее, зелёное, коричневое, розовое и жёлтое щупальца. А потом, совсем уж неожиданно, от страницы отлепилась голова, но совсем не осьминожья. Это была голова того кота с кострами вместо глаз». Каково? Любовно. 

Я люблю детали, люблю в них погружаться. Мне даже сложно не писать так. Наверное, самая любимая вещь в писательстве — это описание каких-то процессов, которые здесь и сейчас происходят — так, чтобы они были узнаваемы для читателя. Узнаваемы, понятны, слышимы, осязаемы. Вот этот чпокающий звук я пыталась изобразить, присасывая присоску к стеклянному столу — и слушая.

Как прислушиваться к детям

Или — внимательно прислушиваться к собственным близким. Ловить, фиксировать сказанное. Завтра оно забудется, если не записать сегодня. 

Про подводный город, где живут не ёжики, а рыбжики — это абсолютная цитата, я даже не буду пытаться её присвоить себе, потому что я бы такого не придумала никогда. Но мне кажется, что это такие вещи, которые действительно стоит где-то отмечать. Все дети что-то такое придумывают. Часто мы проходим мимо этого. А мне захотелось остановить мгновение. Сын сам не вспомнит через год, через два, что он это сказал. А я записала. 

Про рыбжиков — это и правда нарочно не придумаешь, если ты чуть старше десяти. И тем оно прекрасно.

«— А мне нравится гулять вечером вдоль реки и смотреть на воду, — вдруг сказала она. — Там как будто есть нижний мир: такие же фонари и дома, только в них живут не люди, а рыбы. И ёжики там живут, только называются не ёжики, а рыбжики. И представляешь, там, в нижнем мире, сейчас две рыбы идут. Идут, как мы, и разговаривают...

— Как ты здорово это придумала! Я так не умею... Я только представляю иногда, что наш район, и мой дом, и набережная — это Муми-дол. И что сам я — не бегемот Бенедикт, а Муми-тролль, и что я жду своего лучшего друга Снусмумрика, а меня самого дома ждёт моя мама…».

Про любовь к иным. И «Муми-троллей» 

Мир бегемотика Бенедикта уютом и какой-то неозвучиваемой, само-самой-подразумеваемой инклюзивностью напоминает Муми-дол. Авторский голос Надежды уже сформирован, но она не избегает наследовать Туве Янсон в лучшем — в искусстве принятия. Поэтому — повесть для тех, кто ищет дом, где можно не стесняться быть собой или научиться быть собой. И — принимать других. Иных. 

Тема вот этой инаковости — и того, как человек с этой инаковостью справляется — она рождается постепенно в тексте. Возникла тема с родителями Теодора, которые прожили всю жизнь исходя из того, чтобы не высовываться. А есть ли другой способ прожить эту жизнь — даже если ты отличаешься от большинства? А можно ли высовываться? Если высовываться, то как — в меру или не в меру? Можно ли позволить себе идти за своим предназначением, если ты другой, или нужно всё-таки прятаться? 

В этом смысле я действительно ориентировалась на «Муми-троллей» — вот где всех принимают такими, какие они есть. Хемуль ты, Муми-тролль ты, Мюмла ты… 

Мюмла вообще чудесный персонаж. Она бегает и орёт на свою младшую сестру — причём орёт так, что мама не горюй. Мюмла орёт — и у неё нет никакого сопротивления, это как будто бы часть её натуры, и Мюмла себя такой принимает. Несмотря на то, что, например, Муми-мама никогда бы себе такого не позволила. 

И мне нравится, с каким юмором автор относится ко всем своим персонажам — и с каким принятием. Хемуль постоянно сидит в депрессии. Мюмла орёт. Папа Муми-тролля вообще уходил на полжизни от мамы, оставив её одну — а она его принимает. Принимает сына, который вечно ищет приключений. 

Наверное, вот так и выглядит какой-то идеальный мир — где могут сосуществовать совершенно разные люди без осуждения друг друга. Это чудесно. И наверное, кусочек этого мира я попыталась поместить в финале повести. Попыталась привести к гармонии в этом маленьком сообществе.

Записала Дарья Долбилина