Залечь на дно в Шанхае
Елена Тулушева побывала в писательской резиденции в Шанхае и выяснила, зачем прозаику осознанность, чему учит человека с западным мышлением китайская культура и за что зарубежные писатели любят Чехова
Литературная резиденция Shanghai Writing Program запустилась в 2008 году. Более чем за десять лет, судя по данным организаторов, резидентами стали более сотни писателей из сорока стран мира. В рамках резиденции писатели не только получают возможность работать над собственными проектами, но и знакомятся с китайской культуры, встречаются с китайскими студентами-филологами и обмениваются опытом с коллегами из других стран. Заявки принимают круглый год по адресу huph111@163.com, подробности – на сайте программы.
Выпускница магистратуры «Литературное мастерство» Елена Тулушева побывала в Шанхае и рассказала о том, как писателю обрести осознанность в перегруженном информацией мире, чем помогают разговоры с писателями из других стран и почему принять культуру жизни в другой стране бывает непросто.
Приглушенный свет, удобное кресло, стол со стопками книг, черновики, бумага, любимая ручка…. Что еще нужно писателю, чтобы создавать? Вы скажете, вдохновение, конечно, и будете правы. Оно невидимо, но так легко ощутимо, ни с чем не спутать. Прорастает аритмией откуда-то изнутри, смешиваясь, переплетаясь с внешними потоками, собирает осколки эмоций из нашего собственного опыта и от всех тех, кого мы когда-либо встречали по всему миру; из ночных кошмаров и смешных сцен, которые видишь утром из окна; из теплых детских воспоминаний и наших страхов за будущее; из старой помятой фотографии, мельком увиденной на чьем-то столе и неработающих детских часов, валяющихся в верхнем ящике комода, которые так и не захотел выбросить.
Если ты поэт, то новые идеи, да что там, целые фразы и строфы могут рождаться где угодно: когда тебе наступили на ногу в метро, когда пытаешься пробудить себя утренним душем, пока ждешь счет в ресторане, глазея на суетливых официантов. Поэт может мысленно играть со словами и строчками, создавать, менять порядок, пробовать новые сочетания на вкус, нашептывая их под удивленные взгляды окружающих. Да, конечно же, после нужно будет записать и править, править, вырезать, добавлять… Но все-таки, стихи рождаться могут в любом месте.
А вот если ты прозаик… На написание одной страницы романа может уйти от тридцати минут до трех часов непрерывного сидения за столом. Да и не сосчитать никогда точно, ведь потом сколько раз будешь править, вырезать, переставлять. А может быть и вообще вычеркнешь эту страницу. В любом случае, невозможно работать над прозой, не записывая. Бесполезно создавать лишь в голове: все забудешь. Ведь процесс формирования мыслей работает намного быстрее механизма запоминания. Наша память не будет утруждаться и хранить все то, что нам пришло в голову. Поток мыслей несется, как «ручей, где плещется форель», и единственный способ заполучить хорошую рыбку – это терпеливо «ловить», записывая каждую идею, которая приходит в голову, а уж потом выбрасывать за ненужностью всякую мелочь.
Работа над рассказом или романом всегда требует как минимум двух действий: сидеть и писать (хорошо бы еще и мыслить, но это уже зависит от качества романа).
Какие бы приспособления мы не использовали для первого и для второго: дачная скамейка и огрызок карандаша, бильярдный стол и чернильная ручка, барный стул и ноутбук... Сидеть и писать… И жаль человека, у которого есть проблемы с концентрацией внимания: десятки часов и бесконечные усилия уйдут на то, чтобы вернуть себя к сути каждый раз после того, как какой-то звук унес твои мысли в новую вселенную.
Шанхай. Разница во времени с Москвой плюс пять часов. В Москве можно писать только по ночам, когда все дела уже сделаны, все спят, и ничто не потревожит: на кухне чисто и еще уловим аромат выпечки, ничто не нарушает тишины. Разве что мой пес придет пару раз проверить, не расщедрюсь ли я на порцию печенья, да вздохнет обреченно, осуждая мою категоричность.
В Шанхае же я пишу с девяти утра, пока в Москве еще ночь. Ближе к двум часам дня моя почта засигналит, наполняясь письмами, вопросами, напоминаниями, предложениями, идеями. Когда напишешь интервью? Готов уже очерк? Статью выправила? Что насчет рассказа? А когда вернешься – что ставить в расписание? И это только вопросы из мира литературы… А добавить сюда семью, работу, друзей….
Так что, если не хочешь провести весь день в номере, отвечая на поток сообщений, нужно бежать на обед в ближайший ресторан еще до трех. Кстати, для китайцев и это уже очень поздно, и останется выбирать только из общепита в больших торговых центрах, «нормальные» (не туристические) рестораны уходят днем на заслуженный отдых, встречая посетителей к раннему ужину уже в пять. Но все это будет потом. А пока у меня целое утро, чтобы писать. Мой зеленый жасминовый в стеклянной тубе (заварной чайник выглядел бы слишком пафосным), чтобы можно было наблюдать, как разворачиваются шарики листьев, превращаясь в чудные узоры. Мои мятые черновики, упаковка гелевых ручек, что-то хрустящее для закуски в самые напряженные моменты. Могла ли я раньше представить себе: четыре часа, чтобы писать… Дома и двух себе не выделишь – уже непозволительная роскошь.
Единственная трудность здесь – это соблазняющее солнце. Шанхайцам никогда не оценить его. У нас по девять месяцев в году серого московского неба… Для меня оно прекрасно: под него я могу работать, писать, любить, встречаться в друзьями и просто прекрасно жить. Но когда я вижу солнце, все внутри требует немедленно покинуть помещение и поторопиться поймать это сокровище! Это просто непозволительно: просиживать такую удачу в номере. Потому по утрам мне приходится плотно закрывать шторы, оставляя лишь узкую полоску, достаточную для освещения моего стола.
В обед я отправлюсь на ближайшую улицу пообедать. Это отдельное приключение. Путешествия и новый опыт для меня прекрасны, за плечами стран сорок, но как только дело касается новой еды – я прихожу в ступор. Мне нужно четко знать обо всем, что положили в мой суп; я не люблю сюрпризов в салате, когда жуешь и думаешь, а что бы это могло быть. Другие писатели шутят надо мной, я смеюсь вместе с ними, но продолжаю заказывать что-то попроще. На писательских банкетах, когда все сидят за круглым столом, пришлось попробовать и бамбук, и лотос, и медузу (которую я сначала приняла за холодец, почему и слопала; на вкус, кстати, и правда как холодец), тут уж не выберешь – все тебя видят, и нужно пересилить свои страхи. Но вне светских вечеринок я заказываю европейские салаты и австралийский стейк.
Утро, наполненное продуктивной работой, вкусный обед и после этого… «Я могу делать все, что я хочу?» - этот вопрос я не переставая задавала не то себе, не то куда-то во вселенную первые две недели программы. Распоряжаться своим временем, как пожелаешь — непривычно. Заставляешь себя расслабляться. Честно говоря, это было нелегко. Когда ты чувствуешь ритм этого города, видишь спешащих таксистов, трудолюбивых людей, пробки, толпы – просто невозможно представить, что ты имеешь право просто выдохнуть и медленно пройтись.
Мне помогли успокоиться шанхайские парки. И дело не только в природе и тишине. Даже на крохотном кусочке территории, зажатом между небоскребами, китайцы могут воссоздать удивительный ландшафт: и ручей, и каменный мостик, и лужайку, и небольшую рощу. А большие парки –наслаждение для любого горожанина: звуки леса, запахи свежести, укромные уголки, водопады, изобилие зеленого, полная гармония с природой. Но что было для меня особенно ценным – это люди. Пожилые посетители парков (кого еще встретишь там в разгар рабочего времени), танцующие и поющие, занимающиеся гимнастикой и запускающие змея – я могла наблюдать за ними часами, сидя в тени бамбуковых зарослей. Они выглядят так расслабленно и умиротворенно. На их молодые и зрелые годы пришлись очень нелегкие времена, они прекрасно помнят, что такое тяжелый труд, голод, тревоги, усталость. И тем лучше они понимают ценность отдыха. Так хочется поймать их волну: в центре двадцатимиллионного города, в двадцать первом веке, посреди первой экономики мира они оставляют за воротами парка все лишнее: чьи-то идеи, тренды, гонку за показателями. Мне нравилось наблюдать, как они выводят водой на асфальте иероглифы: только вывел их — и воздух постепенно забирает твой рисунок, истончает линии, и вот уже лишь несколько капель напоминают о том, что ты что-то сделал. Совершенно другой тип мышления, в котором важен не результат, а сам процесс творчества.
А в укромных уголках парков можно найти людей, поющих не для публики, самих по себе. Эти одиночки не жаждут публики, не позируют для фото. Они прикатывают в парк свою сумку на колесиках, в которой стоит небольшая колонка с подсоединенным микрофоном, забираются куда-то в тенистый тупик сада и поют там для себя. Они не просто не хотят внимания – очень смущаются, когда неожиданно для них оказываешься рядом. Им не нужны свидетели, они наслаждаются процессом. Они ценят возможность созидать, ничего от мира не требуя.
И эта двухмесячная поездка в Шанхай преподнесла мне уникальный дар – осознание ценности времени, времени для размышлений, для осознания своих идей и удовольствий.
Писатели
Не хочется начинать с банальных лозунгов про то, как объединяет литература. Однако, как еще сказать, когда за два месяца ты подружился с людьми так, как будто вы знали друг друга лет десять.
В Шанхае нас поддерживали и опекали сотрудники Шанхайской Ассоциации Писателей (аналог нашего Союза писателей). Наши менеджеры, Пейхуа и Хаянь, каждую неделю организовывали для нас экскурсии по городу и встречи с писателями, банкеты и интервью для местной прессы. Нас на несколько дней свозили в деревни провинции Анхуи, чтобы мы могли составить более цельное впечатление о Китае.
И каждая такая поездка и встреча была наполнена смехом и улыбками, длинными разговорами и порой жаркими дебатами, рассказами о стране и о литературе. Мы бродили по Конфуцианскому центру, вперемешку обсуждая историю Древнего Китая и Древнего Египта. Мы ездили в писательскую семью и за чайной церемонией обсуждали интерьеры домов писателей и их влияние на вдохновение. Сейчас мне кажется, что таких встреч было слишком мало – так тоскуешь в сентябре по «самой лучшей» своей смене в детском (увы, уже не пионерском для меня) лагере, с детской фантазией надеясь еще встретиться с новыми друзьями и с детским же бессилием осознавая, что это невозможно. И будет много еще таких лучших, но в сентябре ты садишься за парту, и с безнадегой ощущаешь, как какая-то часть твоей жизни уже не повторится.
Шанхай мы чаще всего исследовали по одиночке. Каждому хотелось набрать багаж для будущей пьесы, романа, сборника стихов. А для этого человеку творческому необходимо одиночество. Шанхай для ощущения одиночества прекрасен – ты теряешься в толпе горожан, посреди незнакомых направлений, надписей, в месте, где говорят на незнакомом языке. Ты бродишь по буддистскому храму, украдкой наблюдая за молящимися, сидишь на берегу озера, вливаешься в толпу празднующих семидесятилетие Республики. Ты вроде как здесь, с ними, но в любой момент улетаешь мысленно куда-то в мир своих героев, подобно страннику по звездам из романа Джека Лондона.
И порой насыщаешься своим одиночеством настолько, что в какой-то момент нужно снова почувствовать себя в моменте, поделиться с кем-то внезапным озарением, новой идеей или просто эмоцией. И тогда мне хотелось не шумных общих встреч всей нашей компанией, а теплых долгих разговоров один на один, когда вдруг узнаешь о человеке что-то такое, что будешь помнить долгие годы, даже если вы никогда больше не пересечетесь. У каждого из нас есть такие истории, которые так хочется поведать кому-то, кто вскоре будет достаточно далек, чтобы никогда не разбередить твою тайну, но достаточно чуток сейчас, чтобы выслушать и поддержать.
Нам очень повезло – в этой резиденции все писатели были удивительно разными по характеру, по-своему эмоциональными, с интересным жизненным опытом. Некоторые из них оказались для меня «своими» людьми – теми, с кем хотелось говорить долго и тепло, с кем не бывало неловких пауз или ощущения недоверия, с кем было легко спорить даже о серьезном, весело подшучивать, не боясь обидеть, и вкусно есть (да!).
Самым далеким от меня географически, но очень близким по духу оказался бразильский писатель Пауло Скот, поклонник Троцкого и Чехова. Могла ли я представить, что в уйгурском ресторане Шанхая буду обсуждать с бразильцем героев русского революционного движения?
Пауло известен своими сильными романами, но предпочитает позиционировать себя как поэт, жалуясь, что даже в литературных кругах мы стали слишком мало читать поэзию, а ведь она тоньше, эстетичнее прозы. Романы Пауло посвящены далекому для русского читателя мире Амазонки, который остается нам неизвестен. А ведь драматичного в этих историях много. Ежедневная борьба коренного населения Бразилии за выживание, попытки отстоять свои земли, свои ценности, волны самоубийств как способ обратить внимание на несправедливость властей — конфликт на конфликте. Увы, все это живо и болит прямо сейчас, в наши дни, в точке надира[1] Москвы.
Лена брала интервью у Пауло, его можно прочесть у нас на сайте
У Пауло светлая кожа, легко спутать с европейцем, среди его предков были и немцы, и коренные индейцы. И как легко мы понимали друг друга – жители таких далеких, но таких схожих в чем-то стран: перемешивание народов, религий, культур, огромные территории, полные природных ресурсов, безжалостно использующихся человеком; классовые расслоения, борьба с бедностью и агрессией. Пауло Скот жил несколько лет в Лондоне, его часто приглашают на литературные мероприятия в Европу, но он остается верен Бразилии, путешествуя по разным частям страны в поисках новых историй.
У китайцев очень плохо со сладким. Они добавляют много сахара в мясные и овощные соусы, потому такого понятия, как десерт, практически не существует. А моя любовь к горячему шоколаду доставляла одну лишь печаль. Не меньше двадцати кофеен опробовала – разведенный водой порошок-какао – лучшее, что они могли предложить. К счастью, в своей тоске я была не одна. И мой новый знакомый — Ноэ Моралес Муньос приехал из Мексики, он пишет пьесы — наконец отыскал изумительное место: двадцать четыре вида горячего и холодного шоколада, сваренного из какао-бобов Мексики, Бразилии, ЮАР.
И вот за чашкой великолепного «аргентинского» шоколада с апельсиновыми нотками мы говорили о Чехове. Ноэ – драматург и режиссер, ведет несколько проектов с разными театрами и площадками как в Мехико, так и в других городах по всей Мексике, а также театральные занятия в реабилитационном центре для пациентов с алкогольной и наркотической зависимостью. Мы часами могли говорить о социальных вопросах, объединяющих наши страны, но больше удовольствия мы получали от дискуссий литературных. Ноэ ставил спектакли по «Дяде Ване», «Чайке» и «Трем сестрам» и упорно убеждал меня, что Чехов цепляет именно блестящим завуалированным черным юмором. Увы, моя русская душа отзывается на эти пьесы только сопереживанием, грустью и меланхолией. Возможно, это вина школьной программы.
В Мексике театральные режиссеры и сценаристы работают по грантам государства. Ноэ переживает, что такой подход расхолаживает: драматург не очень задумывается, окупится ли постановка его пьесы, ведь он получил грант на два года и коммерческая сторона вопроса его больше не касается. Чудак-человек, как говаривала моя бабушка. В России творческий человек был бы только счастлив, если имел бы возможность творить без оглядки на потребность на что-то жить.
В один из дней нас пригласили на конференцию в редакцию Шанхайской «Литературной газеты». Новейший дизайнерский офис с видом на небоскребы, на стенах акварельные портреты нобелевских лауреатов по литературе – обстановка вдохновляющая. Китайцы рассказывали о своей литературной периодике, тиражах и темах, а мы вздыхали и делились состоянием дел в наших странах. Однако с нами был египетский писатель Яcсер Абдулхафез, который, в свободное от написания романов время, работает выпускающим редактором в главной литературной газете Каира, распространяющейся по всему арабскому миру тиражом в четыреста тысяч экземпляров! От такой цифры большинство из нас завистливо присвистнуло, а вот китайские коллеги решили, что тираж маловат.
Ясcер рассказывал о своем пути к миру литературы, включавшем десяток забавных профессий. Так, например, на заводе Pepsi он в ряду с еще дюжиной таких же юношей должен был смотреть на выпущенные на конвеер бутылки, выискивая брак. Бывало, что по целым дням бутылки были однообразно хороши, но каждые пару часов Яcсер все-таки снимал одну, чтобы работодатели не решили, что его работа бесполезна. Арабская мудрость, что сказать.
Яссер — прозаик. И это чувствуется в его речи, его молчаливости, вдумчивости. Он всегда слишком серьезен, отчего не сразу понимаешь, в какой момент он шутит. Как литературный журналист, Яcсер собран, ответственен и крайне любопытен. Он конспектировал наши выступления, записывал имена современных писателей, книжные шедевры, чтобы потом выпустить целый цикл статей в своей газете о нашей шанхайской резиденции.
Интервью Лены с еще одним резидентом – Габриэле ди Фронзо из Италии – можно прочесть тут
Русисты
Для всех писателей нашей резиденции организовали конференцию по мировой литературе, в которой участвовали китайские переводчики, литературоведы и другие товарищи. Каждый писатель говорил о произведениях современников своей страны, доклады были переведены и на китайский для последующих публикаций. Интересно взглянуть на эту мозаику мировой литературы из наших выступлений лет через двадцать – что останется, что сбудется из того, о чем мы говорили.
Помимо участия в общих мероприятиях, китайский профессор-русист Чжэн Тиу пригласил меня провести несколько лекций в университете Шанхая и Ханьчжоу.
Профессор Тиу говорит по-русски нараспев, его речь лишена заимствований и сленга, но наполнена цитатами наших классиков. Русский язык он изучает со школы. Уже не одно поколение его учеников возглавляет кафедры русского языка в Университетах по всему Китаю.
Посещение Университета оказалось особенно теплым. Студенты подготовились именно к творческой встрече, а не лекции. Так забавно было снова сидеть за партой и слушать презентацию про саму себя. Они спрашивали о моих рассказах, удивляя своим прекрасным пониманием текста и особенным видением смыслов, интересовались новыми идеями, просили рассказать о прототипах героев и процессе работы.
В Восточно-китайском Университете меня попросили провести урок творческого письма. Студенты учат русский уже третий год, и преподаватель Ираида Топоркова ищет новые способы развивать навыки письменной речи.
Мы пробовали играть в метафоры, начали с простого – животные. «Если про человека говорят «ты как медведь», что вы подумаете о нем?» Все шло вполне логично, пока я не назвала свинью… Воцарилась тишина. Ну же, говорю, какая у вас ассоциация возникает, когда я говорю слово «свинья». В ответ тихое нерешительное «вкусно».
Затем мы писали короткие рассказы от лица любого предмета, находящегося в аудитории. «Супружеская пара и холостяк. Мы помогаем вам каждый день, но если мы разозлимся, то вы умрете». Знаете, что это? Розетка! Китайская розетка две дырки сверху и одна внизу. А «я самый умный предмет в этой аудитории, потому что поглощаю знания каждый день»? Обычная меловая доска. Абстрактное мышление у них развито прекрасно.
А в Университете SISU мы говорили о современной русской прозе, молодой и не очень, реалистичной и метафоричной. Многие современные русские романы оказались известны студентам. Потом обсудили мои рассказы. Особенно удивительным для меня был анализ китайскими студентами моего рассказа «Одиннадцать платьев» через призму феминизма, о котором к счастью или увы я даже не задумывалась.
Елена Тулушева
[1] Надир – точка на планете Земля противоположная от точки нахождения объекта.
